В двух битвах

— Трепку вы мне задали здоровенную. Так сказать, во всем блеске увидел себя. Долго помнить буду. Что касается оргвыводов, то я бы просил вас, товарищи, не спешить. В партии я не новичок и, верьте мне, не все еще растерял. У меня есть сила, есть сила воли. Я заставлю себя вести так, как это и подобает коммунисту.

Слово взял комиссар:

— Осечков — способный командир, неглупый. Сейчас он прекрасно понимает, что шутить с ним не будут. Думаю, что он найдет в себе силы делом исправить свои ошибки, если ему, конечно, предоставят такую возможность. Что же касается меня, то сочту любое наказание, каким бы оно суровым ни было, справедливым.

Осечков и Копалов были немало обескуражены, когда после такой резкой критики их промахов и ошибок Андрей Николаев сказал:

— Коммунисты Осечков и Копалов заслуживают строгого, не строжайшего партийного наказания. Но, учитывая их мужественное поведение в боях, успешное выполнение боевых приказов полком, а также их чистосердечное признание и твердое обещание выправить положение, считаю достаточным ограничиться обсуждением на заседании парткомиссии.

Внося это предложение, Николаев остался верен своему убеждению: он очень редко строго наказывал тех провинившихся, которые искренне осознавали свою вину и находили в себе силы делом ее исправить.

Когда секретарь парткомиссии объявил заседание закрытым, Николаев попросил членов парткомиссии задержаться.

— Ну что ж, уважаемые товарищи. Командира и комиссара мы распекали здорово. Распекали и не краснели. А ведь и мы-то в свете всего происшедшего выглядим не святыми. И особенно работники политотдела. Сколько раз мы тут были?

— Да раз пять, не меньше, — пожал плечами секретарь парткомиссии.

— Пять раз. А чем занимались? Чаи в блиндажах распивали. Хлопали ушами? Поди и по рюмке с Осечковым выпивали.

— Да, было такое. До рюмки, конечно, не доходило, но как-то не думалось...

— В том-то и дело, что не думалось. А думать надо. Людей знать надо. Душу их. А мы...

Утром начальник политотдела направился к Хлебову. На участке дивизии было спокойно. Только на левом фланге соединения близ хутора Вертячий, где у немцев была переправа через Дон, временами погромыхивала артиллерия, тяжело бухали снаряды. Шел дождь. Авиация не летала.

В штабе дивизии уже все были на ногах. Николаева поджидали.

— A-а, начподив! Заходи, заходи, — поднялся из-за скрипучего стола Хлебов. — Расскажи-ка, как проходило и чем закончилось обсуждение в полку Осечкова. Яшка сказал, начальник политотдела далеко за полночь вернулся.

— Да что же рассказывать, — сел возле стола Николаев. — Хорошего мало. Пил Осечков. Можно сказать, пьянствовал. Отсюда и ЧП.

Комдив вскочил:

— Где был комиссар полка? Почему не докладывал. Может, вместе пили?

— Нет за ним этого не замечалось. А не докладывал потому, что либеральничал, надеялся на обещания Осечкова.

— И что же вы? Как за это?

...Андрей вспомнил, как два дня назад, когда вторично обсуждали происшествие об исчезновении троих солдат и было сказано Хлебову, что командира и комиссара полка надо привлечь к партийной ответственности, комдив задумался, а потом высказал сомнение: не слишком ли большое наказание на них накладывается таким решением. Его обеспокоило, что это подорвет авторитет командира, и он внес предложение наказать приказом по дивизии. Николаев не согласился.

— Вы беспартийный человек, Виктор Сергеевич, не все, видимо, улавливаете, — сказал он тогда. — Но поверьте, что это скорее поставит коммуниста на твердые ноги. А вызов к вам и приказ по дивизии — не лишнее, можете сделать то и другое.

— В армии у нас, как ты знаешь, не принято за один проступок давать два взыскания, — сказал запальчиво комдив.

— Но вы два по административной линии и не будете выносить, — заметил спокойно Андрей, — а по партийной — другая статья.

Хлебов не стал настаивать. На другое утро, в день заседания парткомиссии, к Николаеву зашел комиссар.

— Все-таки, Андрей Сергеевич, мы с комдивом после твоего ухода еще раз обговорили этот вопрос и пришли к общему выводу: не стоит обсуждать командира и комиссара полка на парткомиссии. Хлебов, когда узнал, что на заседании будут участвовать комбат и старшина, категорически запротестовал, и я с ним вынужден был согласиться. И комдив, пожалуй, прав. К его мнению надо прислушаться. Другое дело, если после вызова и приказа они снова будут допускать подобные ляпсусы, тогда обсудим их по всей строгости. Как?.. Ты что-то молчишь? Не согласен?

— Категорически! Решение принято, Александр Лукич, отступать не будем. И не потому, что парткомиссия знает и Осечков с Копаловым знают. Нет. А потому, что этого требуют интересы дела. И ты убеди комдива, и так, чтобы он сам пересмотрел свою точку зрения. А то, что в составе парткомиссии комбат и старшина, не имеет значения, к тому же и тот и другой не из этого полка.

— Ну, знаешь, Андрей Сергеевич, —закипятился Галушко, лицо его покраснело. — Я ведь могу и отменить твое решение Мне такое право дано...