В двух битвах

Однако и он ряд острых вопросов в своем объяснении старательно обошел. Ни слова не сказал в осуждение неправильной позиции командира полка. Его стремление взять всю ответственность за случившееся только на себя членами парткомиссии было расценено как беспринципная позиция, которая не помогает разобраться в ошибках командира полка, раскрыть подмену воспитательной работы голым администрированием.

Уже перекрестные вопросы членов комиссии и начподива раскрыли глаза руководству полка на их серьезные промахи.

— Скажите нам откровенно, товарищ Осечков, почему вы увлеклись водкой? — заговорил Николаев. — Вы ведь командир гвардейского полка! Вы облечены высоким доверием партии и государства...

— Позвольте заметить. У вас непроверенные факты, товарищ начальник политотдела. Пьяным меня никто не видел.

— Вы снова уходите от прямого вопроса. Вас пригласили не на какую-либо дискуссию, а в партийную комиссию! Следовательно, здесь от вас мы должны слышать только честные ответы, а «не разрешите заметить». Выходит, что же, вы не пьете и информация у нас ложная? Парткомиссию ввели в заблуждение? Попрошу вас набраться мужества и отвечать чистосердечно. Кривить душой здесь ни к чему. Слушаем вас!

— Грешить не буду... По-всякому случалось, — заговорил! Осечков после довольно продолжительной паузы. Может быть, лишнего, так сказать, иногда и выпивал. Но за одно ручаюсь: на службе это не сказывалось...

— Не «сказывалось», говорите? А раз не «сказывалось», значит, частые и непомерные ваши выпивки даже помогали в работе?

— Ну, как вам сказать... — Осечков заерзал на табуретке. — Помогать, может, и не помогали, но и не вредили. Голова-то у меня все-таки варила. И как следует варила! За сказанное ручаюсь товарищ старший батальонный комиссар. Сколько бы ни пил, в жизни она меня не подводила.

— Странная логика, товарищ Осечков! Спиртное, как известно, никогда и никому не помогало в решении серьезных вопросов. И только вам оно помогает. И помощь такая довела полк до тяжелого, чрезвычайного происшествия. Интересно, — Николаев посмотрел в сторону Копалова, — а что думает комиссар по этому вопросу? Разделяет он точку зрения командира полка или нет?

— Я... думаю... товарищу Осечкову нужно честнее говорить. Пристрастился к водке. Предупреждал по-товарищески его. И не раз. Не послушал. Снова с ним побеседовал. Обещал сократиться. Но пока дальше обещания не пошел.

— А вы почему же не доложили в политотдел? Постарались не заметить этого? Позволительно спросить вас: может, уверенности не было, что поможем вылечить товарища Осечкова от этого недуга? Или еще какими соображениями руководствовались?

— Виноват, товарищ старший батальонный комиссар. Оправдываться не буду. Думал, сам справлюсь. Теперь вижу, глупость сделал. Проявил бесхребетность, не свойственную людям в моем положении.

— Почему же вы, товарищ Осечков, советам комиссара не вняли? Или вы заранее знали, что товарищ Копалов дальше уговоров не пойдет?

Осечков молчал. На оспинно-пористом, с крупными чертами лице его и залысинах выступили капли пота. Пухлые губы обиженно сжались. Глаза потупились. На тяжелых, угловатых скулах обозначились желваки.

— Вам нечего говорить? Почему вы молчите? Что же, и теперь вы будете утверждать, что излишнее употребление алкоголя не отражалось на вашей работе и что вы по-прежнему часто бываете в траншеях, беседуете так же много, как и раньше, с солдатами и офицерами? Говорите, товарищ командир.

— Не имею никакого желания оспаривать эти факты, товарищ начальник политотдела, — выдавил наконец подполковник Осечков. — Сплошал, так сказать, в таком деле. Сплошал, и здорово сплошал. Комиссар подавал совет... Доброе говорил. Не слушал. А теперь вижу — на деле, видно, сказывалось...

— Только еще «видно», товарищ Осечков? Для вас, повторяю, только еще «видно». А для нас это истина. Выходит, вы ничего не поняли из наших вопросов?!

— Да нет, зачем же так. Я понял. Без «видно» скажу: мои выпивки отрицательно сказались и на работе полка. Сейчас это особенно чувствую.

— Скажите нам откровенно, товарищ Осечков. Почему же вы все-таки не прислушались к добрым, товарищеским советам комиссара?

Осечков пожал плечами:

— И сам себе не могу ответить. Верите, не могу отдать отчета. А Копалов правду здесь говорит. Он, так сказать, раза три, если не больше, обращал внимание на мои забавы. Не послушал.

— А почему же вы не послушали?

— Не могу объяснить, товарищ начальник политотдела.

— Неправду говорите, Иван Петрович. Не желаете раскрыть слабость Копалова! Вы не вняли дружеским советам комиссара потому, что знали его очень хорошо, были уверены, что комиссар полка дальше советов не пойдет! У него не хватит принципиальности доложить об этом в политотдел дивизии. И вот это ободряло вас, помогало вам катиться вниз.

Николаев говорил спокойно, немного жестикулируя рукой, чуть подчеркивая интонацией голоса отдельные слова, но ни на секунду не отрывая глаз от лица Осечкова. Тот же, утирая платком ручьи пота с лица, молчал.