В двух километрах от Счастья

Он хотел, чтоб она висела на видном месте, доступная всем. Но, разумеется, он рассчитывал на вторую строчку ее заголовка: «…и предложений».

В вечерней газете сообщалось о предстоящем приезде в город Германа Титова, и эта заметка многое обещала. Вполне вероятно, что у героя космоса вдруг сломается электробритва и он придет в мастерскую. Они с Титовым перекинутся несколькими словами и поймут друг друга.

Дима одного только боялся: а вдруг в недавнем своем американском путешествии герой купил себе заграничную бритву, — например, «Филлипс». И тогда Дима не сможет починить и опозорится. Но нет, он надеялся, что космонавт-2, как патриот, бреется отечественной бритвой. Скажем, «Невой», как известно, не уступающей лучшим зарубежным образцам.

Он даже придумал для Германа Титова запись в свою «Жалобную книгу»: «Благодарю отличного мастера Вадима Воронкова, который…», или еще лучше: «Такие люди, как Вадим Воронков, помогли мне взлететь в космос!» Вот так отлично, на этом варианте, пожалуй, и остановимся.

Но отечественная бритва Германа Титова действительно не уступала лучшим зарубежным образцам: она не сломалась. В «Книге жалоб» появились записи совсем другого свойства: «Возмущен качеством ремонта, на третий день отказала фреза». Как будто фрезу делал Дима, а не завод! И еще одно: «Обращаю внимание дирекции на безобразие с переключателем…» Тут уже была его вина.

В конце недели убитый Дима честно отнес «Книгу» в контору. Он ждал заслуженной кары. Но директор бегло посмотрел записи и сказал:

— Народ больно грамотный стал. — Потом добавил: — Главное, остерегайся пенсионеров.

Наконец настал и Димин день. После выходного, во вторник, когда по обыкновению накопилась уйма работы, в мастерскую пришел пожилой дядя в полотняном костюме. Это был талантливый человек. Потому что не каждому удалось бы так основательно искалечить бритву, как сумел этот. Но Дима обещал все сделать к субботе.

— А «в присутствии» нельзя? — взмолился талантливый человек.

Дело в том, что он приехал из Дальне-Двориковского района всего на один день. И бритва ему очень нужна, так как лезвий для безопасной в продаже нет, а он должен ходить на уроки бритым.

Собственно, сжег он эту машинку потому, что он словесник — учитель русского языка и литературы — и с детства боится всякой техники. Можно сказать, что он технический кретин: даже перегоревшие пробки починяет жена.

— А что, очень серьезные разрушения? — спросил учитель и искательно посмотрел на мастера, как смотрела когда-то мама на доктора, когда Дима болел азиатским гриппом.

Словом, Дима починил ему бритву «в присутствии». И даже задержался на двадцать минут в мастерской.

Учитель все это время рассказывал ему разные чудные истории. В частности, про то, как искали «Дневник» Пушкина, главную часть которого так и не нашли…

Перед тем, как уйти, учитель сделал запись в «Книгу»: «Считаю своим приятным долгом поблагодарить прекрасного мастера, душевного человека В. Д. Воронкова. Если бы каждый наш работник на своем месте проявлял такое умение и сердечность…»

Более лестной записи и сам Дима для себя бы не сочинил.

«Все-таки мы все старые сентиментальные черти и безнадежные романтики», — подумал Дима.

(Мы все, — он сказал вместо «я», потому что ненавидел нескромность.) И тут ему пришло в голову, что электробритва «Харьков» похожа на атомную подводную лодку — белоснежную, с никелированной рубкой. Вот так, дорогие товарищи, вот так! Мы безнадежные романтики!

Кто-то там сказал, что признание нужно таланту, как виолончелисту канифоль. И Дима заиграл вовсю. Он, под стенания мамы, утащил из дома картину «Девятый вал» и повесил ее в мастерской. Обошел всех соседей, собирая старые журналы. Набрал кипу «Огоньков», «Крокодилов», «Работниц». А отставной полковник госбезопасности, ныне дачевладелец, Черножук подарил ему комплект журналов «Пчеловодство» за пятьдесят седьмой год.

Впрочем, посетители, дожидавшиеся ремонта «в присутствии», принимали все это как должное, как какой-нибудь инвентарь. А один дядька даже спросил:

— Что за идиот выписал сюда «Пчеловодство»?

Но все это ерунда, Дима даже смеялся.

Как раз в это время он познакомился с Тасей. Это была широкоплечая суровая девушка, ходившая в самую июльскую жарынь в синем шевиотовом костюме.

— И не жарко? — сочувственно спросил Дима.

Но она только гордо посмотрела на него.

«Неприступная», — подумал он и почему-то вспомнил Блока: «Всегда без спутников, одна…»

Ничего таинственного в широкоплечей девушке не было. Но ситуация отчасти напоминала «Незнакомку». Только это происходило не в ресторане, а в столовой самообслуживания, без всяких там «пьяных с глазами кроликов».

Когда очередь придвинулась к витринам, огороженным мощными стадионными перилами, Дима принес два подноса — себе и ей. (Подносы почему-то хранились в противоположном конце зала.)

— Благодарю, — сказала она удивленно. — Редко встретишь воспитанного мужчину.

Этим она окончательно покорила нашего героя, поскольку никто никогда еще не называл его мужчиной. Все — «мальчик», «парень», «юноша», «хлопец».