Почудилось, что он в доме родителей, и вовсе непонятно: то ли в отпуск приехал, то ли накануне из госпиталя выписался, – что вот только-только закончили разговор с дедом, пожелали друг другу спокойной ночи. А за оконной рамой с облупившейся краской
висела ночь, прохладная, тихая, освещенная месяцем. Не влекла она Шарагина, как раньше, как всегда, не радовала, как не радовала вообще больше жизнь. Несла жизнь одни тяготы, неведомые испытания готовила.
Оконная рама поделила ночь на квадратики. В верхних – небо и месяц. В нижних – хмурый двор, угловатые коробки домов, силуэты деревьев.
И вышел крест. Перед ним предстал Крест!
Месяц прямо-таки облокотился изогнутой спиной на вырисовавшийся в окне крест, передышку себе выпросил,
и пока Шарагин курил, месяц оставался не потревоженным, а стоило Шарагину загасить сигарету и приподняться, как месяц очнулся, спохватился, что задремал, и поплыл дальше, притомленный, ожидая законной смены – неминуемого рассвета.
– Шарагин! – позвали из гостиной. – Что ты там застрял на кухне?!
– Сколько можно тебя ждать?! Давно нолито!
Нет, у был не у родителей, он был в гостях у Чистякова. Отчего-то сделалось страшно: навязалась мысль, что как будто кто-то подсматривает за ним, подслушивает его мысли, как тогда в госпитале. Он заопасался, что этот кто-нибудь узнает, и встанет между ним и…
– Я пойду, мужики, – превозмогая боль, Шарагин натянуто улыбнулся. – Все было прекрасно. Не обижайтесь, но пить я больше не буду. Мне завтра заступать ответственным.
– Что значит: не буду? – удивился Женька.
– Я тебя не узнаю. Давай тогда хоть на посошок, – предложил Зебрев. – В кой-то век встретились.
– Нет, мужики, не обижайтесь.
– Папуля, ты куда? – подошла Настюша. – Не уходи.
– Я пойду погуляю, милая. Вы с мамой посидите еще. Я буду вас дома ждать.
Чистяков проводил. Обнялись в дверях. Крепко, как в былые времена, как в Кабуле, когда провожал Олег Женьку в Союз. Обнялись, будто расставались навсегда…
– Ленка, что с тобой? – Нина Чистякова перестала мыть посуду, пристально посмотрела на подругу. – Говори, говори. Ты плохо себя чувствуешь?
– Я беременна… Только вчера узнала. В поликлинике была, – на мгновение по лицу ее пробежал испуг. Она сидела сникшая и потерянная. Даже открыв Нине тайну, которую носила в себе в догадках уже какое-то время, не знала она, то ли радоваться, то ли горевать.
– Ой, Ленка! – слезы жалости вдруг выступили у нее на глазах. – А Олег знает?
– Нет, пока не знает. Я вообще никому не говорила.
– Надо было сейчас сказать!
– …
– А что ты решила?
– О чем ты? – не поняла сразу Лена.
– Насчет ребенка. Оставишь его?
– Конечно. Олег так давно мечтал о сыне. А я уверена, что это будет сын. Непременно сын.
– Дура ты, Ленка, дура! Что же ты делаешь?! О чем ты думаешь?! Ты посмотри, что с ним творится!
Она поняла, что слишком громко кричит, и заговорила тише, но так же решительно:
– Он ведь в таком состоянии черти что наделать может!
– Врут про него. Он совершенно нормальный. Просто время ему надо, чтобы боли прошли. И потом, когда он узнает о ребенке, у него появится новая цель в жизни…
Лена закрыла ладонями глаза, заплакала, тихо, почти беззвучно, только плечи вздрагивали.
– Послушай меня, – не отступала Нина. – Никуда это от тебя не уйдет. Сначала надо, чтобы он вылечился. Он в жуткой депрессии.
– Это самое лучшее лекарство для него, – защищала Лена своего поломанного войной мужа. – Как же ты не понимаешь, что забота о ребенке поможет ему! Я верю, что поможет. Ты не представляешь, Ниночка, он обо всем забывает, когда играет с Настюхой. Сказки рассказывает. Ему нужна надежда…
– А если с ним что-нибудь случится? – начала было Нина и тут же поняла, что сделала глупость. Лена смотрела на нее как на врага. – Ты права, Леночка. Он обрадуется. Когда ты скажешь ему?
– Завтра он в наряд заступает. А послезавтра скажу ему, – сделала попытку улыбнуться Лена, но получилось это как-то жалко и неубедительно. Лицо ее было светлым и чистым, а в глазах прятался страх перед возможной трагедией, в которую Лена верить не хотела, но страх этот жил помимо ее воли.
– В любом случае… В любом случае, помни, что мы твои друзья. Мы всегда поможем.
Он спустил ноги с кровати, встал, пошел по скрипучему, с облезшим лаком паркету. Ворс на коврике защекотал босые ноги.