В двух шагах от вечности

А еще в сети раньше постоянно играли в игру «Разоблачи шпиона». Местные расставляли столько маркеров на домах, где якобы скрывались диверсанты, что приходилось сбиваться с ног, проверяя, так ли это. И в основном оказывалось, что человеко-часы защитников революции потрачены впустую.

Много было доносов на «горизонтальный коллаборационизм» – то есть на половые связи с paramilitares, которых повстанцы ненавидели даже сильнее, чем бывших чиновников. Чьих любовниц тоже, впрочем, ловили и выставляли на позор. Народные линчеватели поступали с такими просто – обривали наголо, а потом обливали синтетическим клеем или другим адгезивным веществом, которое легко синтезировать в домашней лаборатории-принтере. Потом обсыпали стружками, блестками, пенопластовой крошкой или какой-то еще полимерной сыпучей дрянью, которая синтезировалась там же. Все это склеивалось в одну трудно отмываемую массу, надолго уродующую лицо. А сверху иногда еще обливали стойким красителем вроде «зеленки», C₂₇H₃₄N₂O₄S, которая за пределами СНГ не использовалась в медицине, но, видимо, кто-то из интербригадовцев раскопал рецепт. И гоняли несчастную по дорогам или выставляли напоказ, привязав к фонарному столбу или дорожному знаку.

Такие доносы их командир Сильвио всегда оставлял без внимания, как, впрочем, и жалобы на линчевателей.

Революционные власти в расправах не участвовали, но и бороться с ними не имели сил, а может, желания. Творилось это обычно в глухомани, а не в крупных городах. Сам Рихтер всего пару раз видел такие «казни». Конечно, дикость, человек может и отравиться, и задохнуться. В одном случае его отделение разогнало выстрелами в воздух небольшую толпу, собравшуюся вокруг привязанной к офисному креслу девушки, одетой явно в дорогие дизайнерские шмотки, чье лицо было уже не только раскрашено, но и располосовано ногтями. Ее катили по тротуару, выкрикивая отборную брань и останавливаясь на перекрестках, чтобы встряхнуть так, что у нее клацали зубы, и нанести очередной удар или порез. Особенно усердствовали женщины, с перекошенными, как у фурий, лицами.

Рихтер даже не стал разбираться, что она сделала или с кем путалась. Самых активных мучителей, не разбирая пола и возраста, вырубил шокером, связал стяжками (которые широко использовались вместо дефицитных наручников) и сдал патрулю, а утром не поленился проследить, чтобы их, включая четырнадцатилетних подростков, на неделю отправили на исправительные работы по разборке завалов сгоревших в ходе боя складов с пиротехникой. Там брали любых. Он терпеть не мог, когда люди теряли человеческий облик. Даже если был какой-то повод. Это нужно пресекать прежде всего самому революционному движению, ведь такие изуверы в тылу дискредитировали труд тех, кто уже бился на фронте или завтра пойдет под пули.

Итак, по крайней мере для части беженцев в городе нашлось жилье и пища. Тут уж не до чистоплюйства, подумал Максим. Конечно, здесь не Сибирь и не Гренландия. Но под открытым небом никто ночевать не должен, когда где-то простаивают свободные просторные комнаты! И к черту «святость частной собственности». Человеческая жизнь и просто достоинство в разы более святы.

Для остальных поставили палатки. Сезон дождей закончился, но осень в этом году выдалась ветреная и прохладная. Даже и не скажешь, что до экватора рукой подать. А два тропических шторма подряд, обрушившихся на побережье, нанесли жилому фонду больше вреда, чем все боевые действия сентября-октября.

В Союзе Освобождения Земли, да и в самой его боевитой части – «Авангарде» – было много фракций – от ультралевых до умеренных реформистов. В общем-то, как и раньше во всех революциях. Но тут, в Мексике, они пока уживались вместе, воюя против общего врага. Макс по своим взглядам был где-то посередине. Не был сторонником тотальных экспроприаций, как его товарищи Ян Виссер и Гаврила Бурков – разные в остальном, в этом пункте они сходились. Максим считал, что преобразования должны происходить постепенно и желательно мирно. Но против активных врагов, думал он, можно и нужно применять насилие.

И он был рад, когда эти бюрократы из Центрального комитета перестали миндальничать с отельерами – и все крупные гостиницы города, где было больше пятидесяти спальных мест, национализировали одним росчерком пера. Вроде бы с выкупом, но «как-нибудь потом и только в песо, а не в глобо». И теперь в них разместили вчерашних бездомных и сельских бедняков. В дорогих номерах квартировали дети пеонов и поденных рабочих. И беженцев – тех, кто лишился крова в ходе войны, которую так называемый Корпус мира уже третий месяц вел против народов Южной и Центральной Америки.