В двух шагах от войны

Мальчишки смеялись, а Афанасий Григорьевич обиженно продолжал:

- И ведь что удумал, а? Запру я его в избе да дверь прикрою - скулит и воет как зарезанный. Собаки со всего становища сбегаются и тоже выть начинают. А их там штук сто, а может, и поболе! Народ совсем освирепел от этого. А с собой его беру, так эта камбала косорота либо к ногам жмется, либо у меня на руках сидит...

Хохот стоял такой, что Шняка испуганно прижался к ногам Громова.

- Вам смешно, а мне каково, - сказал Громов и повернулся к Ивану Ивановичу: - Возьми ты это вражье семя к себе. Засунь его в сараюшку, пока я уеду...

- В сараюшке тоже собаки! - сказал Димка.

- Тогда хоть в море топи, - сокрушенно сказал Громов.

- Ничо, Григорьич, - посмеиваясь, сказал Прилучный, - езжай спокойно. У меня собачки умные, я им накажу - не тронут.

Но всем стало страшновато за Шняку, когда из сараюшки появились "те еще болонки", как сказал Славка. С могучей грудью, с широкими спинами, треугольные уши торчком, а хвосты закручены пушистыми баранками. Острые, почти как у волков, морды, и под крутыми лбами - немного раскосые умные и строгие глаза. Бело-рыжие, черно-белые, почти черные, а один серебристо-серый с огромным белым воротником на груди. Самый красивый и самый крупный. Видно, вожак: все собаки выскочили из сарая как ошалелые, с радостным лаем, а этот вышел последним, не спеша и молча, остановился и понюхал воздух, а потом слегка рыкнул. И все собаки остановились и тоже стали принюхиваться, а потом, словно сговорившись, бросились к Шняке. Тот прижался к земле.

- Сидеть! - строго прикрикнул Иван Иванович, и собаки, затормозив на всем ходу, сели, тихонько ворча.

- Вот это дисциплинка! - восторженно сказал Славка.

Шняка скулил и царапал Громову брюки.

- Ну вот, - сердито сказал капитан и взял его на руки.

- Давай-ка его сюда, знакомить будем, - сказал Прилучный и взял Шняку. - Серый, ко мне!

Пес приподнял верхнюю губу и тихо, но грозно зарычал. Зарычали, встав, и остальные собаки.

- Сожрут! - испугался Димка, когда Прилучный опустил Шняку на землю и придержал его за холку.

- Ишь, храбрецы какие, против одной шавки все свое оружие выставили, - спокойно и строго сказал Иван Иванович.

Когда Серый подошел, Шняка от страха даже глаза закрыл. Прилучный приподнял его за шиворот и ткнул мордой в нос Серого. Шняка понюхал. Обнюхал его и Серый.

- Ну вот и лады, - сказал Прилучный и отпустил Шняку.

Собаки еще раз обнюхались, и вдруг Шняка, подпрыгнув, лизнул Серого за ухом. Мальчишки ахнули. Псы побежали рядышком вдоль берега, а Громов снял фуражку, вытер вспотевший лоб и сказал с чувством:

- Ну, Иваныч, заставил ты меня поволноваться...

Когда Афанасий Григорьевич уехал, Прилучный-старший повел ребят к краю обрывистого берега. За ним с большим мотком веревок следовал невозмутимый Иван Иванович-младший. В руке у него была еще и чем-то набитая корзина. Высокая плоская скала выдавалась здесь узким мыском, и отсюда хорошо был виден весь птичий базар. Черные камни располагались пластами, словно древняя разрушенная лестница. И на ступеньках-уступах сидели тысячи и тысячи птиц. Целым облаком они то и дело срывались в воздух, кружились вокруг, стремглав падали в море и снова возвращались, неся в клювах добычу. Стоял неумолчный крик.

- Людмила Сергеевна, - спросил Морошкин, - а почему вы начальнику про сегодняшнюю ночку не рассказали?

- А как ты думаешь? - прищурившись, спросила та.

- Думаю, испугались, - вызывающе ответил Витька.

- Ну и балда ты стоеросовая, Морошка, - сказал Арся.

- Испугалась, - сказала Людмила Сергеевна, - за него испугалась. Зачем старого человека волновать? Мы-то справились, так ведь, товарищ Морошкин Виктор? Ви-и-иктор! Знаешь ты, что такое по-латыни "Виктор"?

- Нужна мне эта латынь, - буркнул Морошкин, глядя, как насмешливо улыбаются ребята.

- А напрасно не знаешь. "Виктор" значит "победитель". А какой же победитель своими победами хвастается?

- А-а, - с досадой сказал Витя и замолчал.

Иван Иванович рассадил всех полукругом, так, чтобы ребятам видно было море и скалы с базаром, а сам встал к морю спиной и сказал:

- Здесь и будет наш промысел. Поначалу будем добывать яйца. Но не всякие. Птиц тут разных много. Есть чайки-моевки, и люрики, и тупики, и топорики. Они нам не нужны. Для нас главное - кайра. Яйца ейные как два куриных и очень питательные. Ваня, покажь-ко яйцо. Вот такое буренькое, с пятнышками, иногда по два желтка в одном попадаются. Кайра птица доверчивая - у нее из-под носа яйцо вынешь, она только покаркает и улетит.

- А как же она потом? - спросил Димка.

- А потом она почти всегда второе снесет, - ответил Прилучный. Жалко, конешно, вроде дитя от матери отбираешь. Так ведь промысел - он промысел и есть. Людям питаться надо.

- А как их доставать оттуда? - спросил Саня.