В джунглях Юга

Ветер завывал так, словно тысячи гигантских рисорушек крутились в небе. В том месте на берегу канала, где я сейчас очутился, далеко кругом не было видно ни деревца, ни кустика. Мне показалось, что ветер вот-вот подхватит меня и унесет. В домах, смотрящих на канал, скрипели и раскачивались деревянные столбы веранд. С крыш со зловещим треском срывало черепицу. Мне было уже не успеть добежать до харчевни. Тяжело дыша и пригибаясь, я побежал к храму поминовения усопших, стоявшему наискосок от рынка, под огромным вековым баньяном с густыми, спутанными ветвями, которые сейчас шумели и волновались, как волны.

Небо темнело с каждой минутой. Скоро все закружилось в сильном вихре ветра. Сполохи молний то и дело разрывали почерневший небосвод, и страшные раскаты уже сотрясали землю вокруг храма.

Я съежился и спрятался под жертвенником. Стены храма были сложены из прочного пористого камня, а крыша покрыта черепицей, обмазанной известкой; все было очень надежно, и все же я не чувствовал себя в безопасности. В такую грозу я как последний дурак выбрал укрытие под самым высоким деревом. Я всегда смеялся над россказнями о привидениях и не верил в чертей, но сейчас весь дрожал. Статуя демона с разрисованным разноцветными полосами лицом, тремя рогами и высунутым красным языком приходилась как раз над моей головой. При вспышке молнии я задирал голову и с невольным ужасом смотрел на это страшилище. Потом, набравшись храбрости, я вышел и устроился у входа в храм. Несколько капель дождя, холодные как лед, упали на лицо. Вдруг у самых ног я заметил большое муравьиное гнездо. Муравьи вели себя совсем не так, как им полагалось бы перед большим дождем. Вместо того чтобы в панике прятаться в гнездо, они деловито сновали взад и вперед.

В мешочке из леопардовой шкуры, который я положил в карман куртки, было что-то тяжелое. Наверно, нож, потому что мне в бок воткнулась твердая рукоятка. Я решил развязать мешочек и посмотреть, что там, но тут же остановился — ведь мешочек был чужой. Но руки уже сами мяли его, и любопытство скоро победило.

Кинжал!

Я осторожно вытащил острый клинок из кожаных ножен, залосненных долгими прикосновениями. Голубоватая сталь сверкала при каждой вспышке молнии, рукоятка была сделана из рога и инкрустирована красной медью, по которой красиво были вырезаны буквы. Что же еще прячется в этом таинственном мешочке? Я решил, что раз уж все равно развязал его, то теперь могу посмотреть. Кроме кинжала, там оказалась целая связка крючков для рыбы разных размеров, всего двенадцать штук, — они были завернуты в клочок промасленной бумаги, — осколок какого-то камня, плоская стальная пластинка, не больше спичечного коробка, и в бумажке немного какой-то темно-желтой мази, густой и вязкой, с едким запахом. Я побросал все вещи обратно в мешочек, все, кроме кинжала, и крепко затянул мешочек скользким жгутом из воловьих жил.

С кинжалом в руке я почувствовал себя гораздо смелее.

Я заглянул внутрь храма. Страшная статуя все так же высовывала далеко вперед красный как кровь язык и скалила четыре белых клыка, но теперь она совсем не пугала меня.

Немного погодя ветер стал постепенно стихать, а вскоре и совсем перестал. На темной верхушке баньяна, где только что так страшно завывал ветер, теперь весело прыгали и пели удоды. Все вокруг уже было залито прозрачным, колеблющимся светом.

Я вернулся к каналу и пошел вдоль пристани в надежде снова встретить лодку продавца змей. Но сколько я ни смотрел, я так нигде и не увидел ни лодки, ни ее хозяина.

Косые лучи заката уже бросали на гладь канала тень от деревьев. Вспомнив о том, что Толстуха должна вот-вот вернуться, я свернул к харчевне и прибавил шагу, чтобы до ее прихода успеть приготовить ужин.

Глава IV СТРАШНАЯ НОЧЬ

Подходя задворками к харчевне, я увидел дым над кухней и почувствовал запах жареной рыбы.

— Где ты бродишь, все уж давно готово! Кто ты такой, чтоб тебя дожидаться? — недовольно крикнула Толстуха.

Моя хозяйка иногда без всякой причины становилась раздражительной. В такие минуты лучше всего было молчать и не обращать на нее внимания. Но сегодня я почему-то очень обиделся.

Даже аппетитного запаха жареной рыбы с перцем, в кокосовом соусе, за минуту до этого вызвавшего у меня мучительный голод, я больше не слышал. Я не боялся брани. Самые грубые ругательства не испугали бы меня. Теперь я уже ко всему привык. В первое время я очень переживал от того, что часто приходилось выслушивать грубую брань рыночных торговок. Но потом я решил, что нечего, как промокашка, вбирать все эти ругательства и вообще принимать их близко к сердцу, и перестал обращать на них внимание. Теперь вся брань отскакивала от меня — я будто оделся в какую-то броню. Но от колющих, язвительных слов я так и не научился защищаться…

Заметив, что я не тороплюсь на ее зов, Толстуха еще больше рассердилась:

— Ты что, онемел? Язык проглотил?

Я молча пошел мыть тарелки и накрывать на стол. Толстуха поставила рис и рыбу и прикрикнула:

— Что не ешь, приглашения особого ждешь?