В джунглях Юга

Мама взяла корзинку и пошла купить цыплят и яиц, чтобы на лодке был запас пищи. У Ко еще побаливала нога; он остался в лодке и, прижимая к себе Луока, завистливо поглядывал в сторону рынка. Я сбегал на берег, принес ему похлебку из дичи и тут же пошел обратно. Луок махал хвостом и просительно скулил, но Ко крепко держал его обеими руками и не пустил со мной. Тогда пес принялся с горя облаивать соседские лодки с птицами. Поднялся невообразимый шум, птицы кричали и бились в закрытых плетенках.

Я слонялся по рынку. Внизу у берега, на одной из больших джонок, громко ссорились какие-то женщины. На джонке все было заставлено корзинами с птичьими яйцами, а трюм забит множеством всевозможных белых и черных птиц. Связанные за лапы птицы вытягивали шеи, клевали друг друга и шумно хлопали крыльями.

У какого-то мальчишки бились в руках две неизвестные мне птицы, чуть побольше селезня, с очень длинными шеями и бледно-желтыми перьями.

— Что это у тебя за птица? — заложив руки за спину, подошел я к нему.

— Баклан, не знаешь, что ли? — скривил он презрительно губы, но вообще-то он мне показался симпатичным. — Ты откуда такой взялся? — спросил он.

— Приезжий. В моих краях тоже… много птиц. Просто они не похожи на этих, вот я и спросил! — прихвастнул я, чтоб он не считал меня «серой деревней».

Видно, я ему тоже чем-то понравился, потому что он стал водить меня за собой и показывать разных птиц. Он очень гордился своими познаниями.

Пеликаны, огромные, как гуси, дрались друг с другом толстыми клювами, так что из стороны в сторону болталась мягкая светло-желтая перепонка, свисающая от клюва до самой груди. Лотосовые аисты, на высоченных тонких ногах, с завязанными клювами и обвисшими крыльями, стояли рядом с черными и серыми журавлями, которые вертели головой с красным гребешком, наблюдая за морскими орлами, кружащимися над каналом.

Хохлатые цапли, белые султаны, египетские цапли, цапли-каравайки с белой головой лежали, связанные, целыми партиями. Неподалеку расположилась группа женщин и подростков; они выщипывали перья у цапель и чирков.

— Хочешь заработать? — потянул меня за рукав мальчик. — Здесь нанимают выщипывать перья. Поговори вон о той теткой в ноне из перьев орлана.

Я замотал головой.

— Не хочешь? — ткнул он меня кулаком в бок. — Да ты что! За день можно много заработать. Можешь не деньгами, а птичьим мясом взять. Здесь перья продают отдельно, а мясо — отдельно!

Плетенок десять с утками-мандаринками были грудой свалены рядом с клетками птичек колью. Голубые перья, красный, как перчик, клюв и тонкие лакированные розовые лапки придавали колью необычайно кокетливый вид; они непрестанно выгибали шейки и громко кричали «чить, чить». Неподалеку громоздились корзины с чирками. Чирки все время ворочались, клевали друг друга и громко кричали.

— Где это столько птиц набрали? — решился я наконец спросить у мальчика.

— На птичьем базаре, где же еще!

— А где он?

— Там, где и должен быть! — хитро засмеялся он, очень довольный собой.

Видно, он давно ждал этого вопроса и теперь решил испытать мое терпение, потому что только через некоторое время сказал:

— Видишь женщин в джонке с птичьими яйцами? Они собирают яйца уток-мандаринок, колью и цапель прямо в поле. Если птица снесла яйцо в поле, у него нет хозяина, и можно брать свободно. А вон тот мужчина, который продает веера из перьев орлана и марабу, — это хозяин аистиного луга. Не знаешь? Ну это… это там, где аистов и цапель много живет. Только там все равно не так много, как на птичьем базаре. Вот где птиц полно! Видимо-невидимо!

Солнце стояло уже высоко и начало сильно припекать. Рынок, собравшийся под открытым небом, уже не был таким оживленным. Вдруг откуда-то донесся гул, и тут же с лодок истошно закричали:

— Самолеты!

Рынок заметался, люди в панике бегали взад и вперед на открытом клочке земли, где не было ни деревца, ни кустика, под которыми можно было бы укрыться. Какие-то женщины с испуга прыгали прямо в канал, пытаясь спрятаться под высоким обрывистым берегом у самой воды.

Над рынком низко пронеслась «старуха в галошах»[51], взмыла вверх, снова вернулась и, сделав круг, сбросила вниз какие-то черные комья. Я прижался к земле и затаил дыхание, ожидая взрывов.

— Листовки! — крикнул кто-то.

Я поднял голову. Черные комья разлетались на ветру, рыбьими чешуйками поблескивая в лучах солнца, и ветер относил их далеко в сторону. Лодки и джонки поспешно уходили, в суматохе толкая друг друга, и над каналом стоял стук весел и громкие, оглушающие крики птиц.

Когда я сбежал к пристани и забрался в лодку, я увидел брошенную на носу крокодиловую кожу и отца, который уже вдел весла в уключины. Я тут же взял носовое весло и, несколько раз с силой взмахнув им, направил лодку по течению.

На месте птичьего рынка теперь оставался только пустой клочок земли да несколько грустных покосившихся лавчонок.

Над водой неслись громкие споры:

— Интересно, что было напечатано в листовках?

— Десять дней назад они разбросали листовки на рынке Змеи, агитировали сдаваться!

— Где же наша армия, почему их не отгонят?