Есть там и фотография родителей Адели. Глядя на лицо ее матери, я думаю, что оно похоже на отражение ее лица в неспокойной воде. Почти такое же, но немного другое. Адель красивее, ее черты более гармоничны, но у нее точно такие же темные волосы и оливковая кожа. Ее отец, сделавший карьеру инвестиционного банкира и обладавший, если верить всем этим статьям, как личным состоянием в несколько миллионов, так и высокодоходным инвестиционным портфелем, на одной из фотографий – видимо, сделанной в то время, когда он еще не отошел от дел, – выглядит скучным и серьезным, но на другой, одетый в дорогущую куртку от «Барбур» и высокие резиновые сапоги, с улыбкой смотрит прямо в камеру. Его лицо раскраснелось от свежего воздуха, а может, от обилия хорошего вина и сытной еды, и вид у него вполне счастливый.
Адель на этих фотографиях тоже присутствует – трагически прекрасная осиротевшая дочь. Здесь ее лицо еще не утратило юношеской пухлости, но это, без сомнений, та самая Адель, которую я знаю. Наследница, как именует ее одна из газет. Сколько же у нее на самом деле денег? Судя по всему, это астрономическая сумма. На фотографии, где они все втроем сняты на Рождество, ее глаза искрятся беззаботным смехом.
На другой, размытой и снятой с расстояния, как это обычно делают журналисты таблоидов, она идет по лужайке рядом с пострадавшим от пожара домом. Голова у нее опущена, одна рука прикрывает лицо, а сама она кажется похудевшей, так что джинсы висят на бедрах. Рядом с ней, положив руку ей на талию, идет какой-то мужчина. Его лицо обращено практически в длиннофокусный объектив камеры, как будто он каким-то шестым чувством уловил ее присутствие. Вторая рука, перебинтованная, висит на перевязи. Это Дэвид. Его лицо размыто, но это он. Вид у него усталый и настороженный, Дэвид готов в любой миг броситься ее защищать. Они оба тут такие молодые! Они – и в то же время не они.
Я долго смотрю на фотографию, потом погружаюсь в чтение миллиона газетных статей, по кусочкам восстанавливая картину произошедшего под всеми возможными углами.
Пишут о любви родителей Адели к вечеринкам, об их богатстве и переезде из Лондона после рождения дочери. Обычные сплетни соседей, изображающих горе и потрясение, но на самом деле не упускающих случая выразить свое осуждение. Адель, судя по всему, была одиноким ребенком. У ее родителей вечно не было на нее времени. Масса статей посвящена роману бедного фермерского мальчика и прекрасной наследницы и тому, как он спас ее из пламени. Упоминается, что, по сведениям из некоторых источников, Адель в детстве лечилась у психиатра.
А потом я натыкаюсь на нечто такое, что мгновенно излечивает мою сердечную боль по поводу их истории, к которой я не имею никакого отношения. По поводу очевидной любви Дэвида к ней в тот момент, по поводу их связи, столь прочной, что моя связь с ними кажется паутиной, а вовсе не водорослями. Четыре слова, которые впечатываются в мое сознание, коваными башмаками пройдясь по моей сентиментальности. Напоминание о том, зачем я вообще все это затеяла, прежде чем меня затянуло в их отношения, как в кроличью нору.
«Не исключена возможность поджога».
Эти четыре слова незаметно, исподволь начинают мелькать в более поздних репортажах, когда таблоиды уже окончили со смаком обсасывать подробности. На фотографии запечатлен полицейский по имени Ангус Вигнелл, изучающий повреждения от пожара, – коренастый мужчина лет примерно за тридцать. Комментарий относительно скорости, с которой распространялся огонь. Упоминание о запасе бензина для квадроциклов, который хранился в канистрах в сарае. Поджог нельзя сбрасывать со счетов.