В её глазах

Бегло проглядываю одну статью за другой, перескакивая со строчки на строчку в поисках еще каких-нибудь подробностей. Обнаруживаю слухи о недовольном управляющем поместьем, а также более позднее упоминание о финансовых затруднениях отца Дэвида. Слухи о том, что родители Адели не одобряли их отношений. Все это не переходит грань открытых обвинений, но тон статей, в которых раньше Дэвида превозносили до небес как героя, определенно изменился.

Потом на третьей странице, когда среди результатов уже начинают попадаться ссылки, имеющие довольно отдаленное отношение к теме моего запроса, я вижу заметку об их свадьбе. Скромная церемония в деревушке Аберфельд. На этот раз фотографий нет, и я думаю о подозрениях Адели и о том, что, быть может, в промежутке между более ранними статьями и этой заметкой было совершено чудовищное преступление, отнявшее жизнь одного мальчишки. А возможно, это было вовсе не первое чудовищное преступление. Насколько сильно Дэвиду хотелось сменить жизнь бедного фермерского сына на жизнь состоятельного доктора? Достаточно, чтобы под покровом ночи поджечь дом?

Некоторое время я пью вино и смотрю в пустоту прямо перед собой, переваривая информацию. Я не могу пойти со своими подозрениями относительно Роба в полицию – если я попытаюсь все им объяснить, то буду выглядеть в их глазах как чокнутая любовница, которая мстит за то, что ее бросили. Но если существует человек, у которого уже были раньше подозрения в адрес Дэвида – например, этот самый Ангус Вигнелл, – тогда, может быть, они обратят внимание на анонимное письмо и хотя бы обыщут поместье?

Ищу полицейского в «Гугле»: он по-прежнему живет в Пертшире, только теперь занимает пост главного инспектора уголовной полиции в Управлении полиции города Перт. Записываю на листке адрес. Отнесется ли он к анонимному письму серьезно? Или отправит прямиком в мусорную корзину? Наверное, это зависит от того, насколько сильны были его подозрения в отношении Дэвида. Если он действительно считал, что Дэвид имел какое-то отношение к пожару, но не смог этого доказать, письмо может вызвать у него интерес. Это лучше, чем сидеть сложа руки. И лучше, чем бесконечно прокручивать в голове все эти вопросы, пока я не сойду с ума.

Может, никакого трупа там не найдут. Может, Эйлса права и Роб просто бомжует где-нибудь, окончательно утратив человеческий облик. Может, Дэвид не виноват – во всяком случае, в этом, – но, по крайней мере, вся эта история выплывет наружу и избавит Адель от сомнений. Кстати, рассказывать ли Адели о том, что я задумала? Лучше не надо. Она бросится меня отговаривать, я в этом уверена. Несмотря на все свои страхи и переживания, она побоится ворошить этот улей. Она слишком зависима от Дэвида и слишком долго пребывала в состоянии этой зависимости. Она не позволит мне вынести ее подозрения на публику.

И вообще, речь теперь уже не о них двоих. Не о них, не обо мне и не о любой комбинации из нас троих. Речь о Робе. О том, чтобы восстановить в отношении его справедливость. И хотя при мысли об этом меня слегка подташнивает, я намерена написать это письмо и отослать его, пока не передумала. Всему есть предел. А потом я умою руки.

45 Тогда

Тепло, вот какое слово лучше всего описывает ее состояние. Роб здесь, и на душе у нее тепло. Лучезарно. Он ее друг, и он вернулся. Притом что пребывание в одиночестве пошло ей на пользу – просто поразительно насколько! – она рада, что Роб здесь. Дом снова ожил. У Роба нет связанных с этим местом воспоминаний, в отличие от них с Дэвидом. Они не давят на него, и это ее освобождает. В присутствии Роба она не обязана быть печальной.

Во время экскурсии по дому, которую она устраивает ему, он то и дело смеется. Она уже говорила ему, что по размерам ее дом ничуть не уступает Вестландз, если не превосходит его, но он явно ей не поверил, и под конец экскурсии ей уже и самой становится смешно, что такой огромный дом принадлежит всего одной семье. Притихли они оба, только когда она показывала ему выгоревшие комнаты, в которых погибли ее родители. Его глаза расширились, и они немного постояли молча, а потом он сказал:

– Давай-ка выметаться отсюда. Тут воняет.

Этим он ей и нравится. Отсутствием необходимости внимательно прислушиваться к собственным чувствам и беспокоиться о своем душевном равновесии. Рядом с Робом она чувствует себя сильной, потому что он считает ее такой.

Приехал он практически налегке: кое-какая одежда, тетрадь, несколько банок пива и запас наркотиков. Они вынимают оттуда немного травки, а потом Адель заставляет его спрятать все остальное в сарае.

– В доме бывают посторонние, – говорит она ему. – Пару раз в неделю приезжает одна женщина, прибирается и привозит еду. Иногда заглядывает мой адвокат. Он беспокоится, как я тут одна. Считает, что это неподходящий метод лечения. Говорит, я еще слишком маленькая.

Она закатывает глаза. По сравнению с Робом она всю жизнь жила в тепличных условиях.

– Ну да, – отзывается он. – Вдруг ты пожар тут устроишь или еще что-нибудь.