В этом году в Иерусалиме

Лучшие сатирические отрывки Вуди Аллена, написанные им между 1966 и 1980 годом, собраны в три тома: «Сводя счеты», «Без перьев» и «Побочные эффекты». Один из самых обворожительных рассказов — «Случай с Кугельмасом», в котором разочарованному жизнью профессору колледжа волшебник по имени Великий Перский посулил «встречу с любой из женщин, созданных величайшими авторами на свете»[243]. Кугельмас выбирает мадам Бовари и регулярно совершает рейды в мир флоберовского романа, так что вскоре «в классах и аудиториях по всей стране ученики спрашивали своих преподавателей: „А кто этот персонаж на сотой странице? Лысый еврей, целующий мадам Бовари?“». Дальше эта выдумка развивается в «Пурпурной розе Каира», где блистательный киногерой времен Великой депрессии сходит с экрана, чтобы признаться в любви затрапезной домохозяйке Миа Фэрроу. Аллен, освоивший магические трюки еще бруклинским мальчишкой, заигрывает с этой фантазией в еще одном своем, очень неровном, фильме «Алиса» о замужней богачке из Нью-Йорка, ублажающей себя походами по магазинам и салонам красоты, которая обращается за помощью к китайскому целителю, а тот потчует ее одурманивающими травами. Местами это довольно смешное кино, но встречается в нем и такой низкопробный юмор, который сгодился бы, скорее, для «Порки»[244]. Возьмем, к примеру, ту сцену, когда Джо Мантенья, вместе с Миа Фэрроу покурив какую-то траву и тоже сделавшись невидимкой, забирается в примерочную кабинку универмага поглазеть на красотку-модель, примеряющую наряды.

В разговоре со своим биографом Эриком Лэксом Вуди Аллен сказал, что «отчаянно мечтает снять детектив, посвященный расследованию убийства», но боится, ведь это так избито. «Меня раздирают сомнения, — сказал он, — мне кажется, у меня бы вышел ужасно смешной комедийный детектив, и зрители бы от души веселились, позабыв обо всем на свете. Но никак не могу себя заставить. В этом и состоит мой внутренний конфликт. Конфликт между тем, кто я есть на самом деле, и тем, каким бы мне по-настоящему хотелось быть. Всю свою жизнь я стараюсь нырнуть поглубже, заглянуть в бездну, при этом лучше всего мне удаются поверхностные безделицы. На мелководье мне спокойнее». И прибавил со смешком: «По сути, я мелкий человек».

По-моему, Аллен здесь, как и с названием своего эссе для «Тиккуна» — «Случайные соображения второстепенного ума», напрашивается на комплимент. Его никак не спутаешь с Достоевским, но и мелким человеком не сочтешь. Вообще-то он один из одареннейших кинодеятелей современности и отличается редкой плодовитостью и неизбывным стремлением к совершенству, тогда как достигнуть его возможно лишь тем, кто имеет куда более скромные художественные амбиции. Поаплодируем Вуди.

Катскиллы [245] Пер. Л. Беспалова

Любой рассказ о Катскиллах — хочешь не хочешь — следует начать с «Гроссингера». С большого «Г». По обе стороны шоссе, ведущего из Нью-Йорка в округ Салливан — это два часа езды на север, — тебя осаждают рекламные щиты. «ХОТИТЕ ВИДЕТЬ ДЖЕРРИ ЛЬЮИСА[246] — ТОГДА ВАМ В „БРАУНЗ“». «ПЕРЕБИРАЙТЕСЬ В „ФЛЕТЧЕР“», «Я НАШЛА МУЖА В „УИНДЕРМИ-РЕ“», «В „РЭЛИ“ ЛЕД ЛЕДЯНЕЕ, ШУТКИ СМЕШНЕЕ, ГОСТЯМ ВЕСЕЛЕЕ». Рекламные щиты в «борщковом поясе»[247] испещряют перечни преимуществ разных отелей, каждый утверждает, что у него лучшее поле для гольфа, закрытый и открытый бассейны оборудованы по последнему слову техники и самый звездный парад звезд. В прогалинах между рекламными щитами глазу не на чем остановиться. Кустарники, невысокие взгорки. Но вот наконец и рекламный щит «Гроссингера». И на нем sotto voce[248] — «У „Гроссингера“ есть всё» — и только.

«В один августовский день 1914 года, и день этот вошел в историю, — таков зачин брошюрки, изданной в честь полувекового юбилея „Гроссингера“, — в Европе началась война. Ее огонь опалил Европу… А в один летний день того же года в городе Свободы[249] открылся небольшой пансион». Зелиг и Малке Гроссингер переоборудовали фермерский дом под пансион на девять человек, по девять долларов в неделю с головы… Возможность подышать свежим воздухом для фабричных рабочих, передохнуть для обитателей многоквартирных домов. Теперь «Гроссингер» раскинулся на полтысячи гектаров и может вместить полторы тысячи гостей. Инвестиции в него достигают пятнадцати миллионов долларов. Но процитируем еще раз юбилейную брошюрку: «Величие любого свершения не измеряется материальной стороной дела. Тадж-Махал стоил немыслимых денег, но несравненную красоту мавзолея определяют не деньги».

На первый взгляд «Гроссингер» смахивает на кибуц в его идеальном воплощении. Хотя арабов тут нет, но у каждых ворот по охраннику. Есть у «Гроссингера» и собственное водоснабжение, и главное здание, — в их случае местного разлива тюдоровского[250] стиля с венецианскими окнами, — и разбросанные неподалеку домики, поименованные в честь бессмертных героев первой алии Катскиллов, таких, как Эдди Кантор и Милтон Берл[251].