В фиордах, где не заходит солнце

Щелкаю фотоаппаратами — одним, другим, а натура моя преспокойненько позирует. Только бык глаз не сводит, внимательнейшим образом следит за мной, но сам не ворохнется. Стоит как каменный.

Разумеется, это каждый фотолюбитель поймет, стараюсь я подойти поближе. Но вид у моих героев столь благородно-мрачный, что лучше, пожалуй, соблюдать почтительную дистанцию и уважать ту территорию, которую они считают своей и наверняка ринутся защищать от агрессора. Когда же ввел я в действие кинокамеру, наше непрочное перемирие пошатнулось: зажужжал завод, и уставившийся на меня бык, угрожающе пригнув голову и выставив рога, выдул из ноздрей клуб пара, фыркнул и гневно запыхтел.

Я со своей аппаратурой почетно, обдуманно, планомерно, но быстренько ретировался. Отступил подальше. На всякий случай вскарабкался повыше, на береговой откос, уселся там и вновь зажужжал камерой. Бык продолжал сопеть, выпуская из ноздрей пар. Правда, уже менее грозно, но все-таки.

Насмотрелся я на них, нащелкался досыта.

Теперь мне необходимо, чтобы они хоть немного подвигались. Неинтересно же, когда на киноленте такой статичный объект. Ну хоть шажок бы сделали! Свищу, кричу, бросаю в них с берега камешки — не могу расшевелить. Замерли как вкопанные в своей защитной позе и ни с места.

С той стороны ложбины, по склону горы, подходят мои спутники. Кричу им, чтобы пугнули овцебыков. Дмитрий Владимирович и Анатолий орут, машут руками — никакого эффекта. Сталкивают со склона в ручей порядочный валун — еле-еле вдвоем осилили. Шум, грохот — и все по-прежнему: прижавшись друг к другу задами, овцебыки зорко глядят во все стороны и не шелохнутся.

Анатолий заряжает ракетницу, бабахает у них над головами. Ничего… Стреляет еще раз. Бык разворачивается в его сторону, оборонительная позиция нарушается. Может, побегут? Нацелился объективом, но едва камера зажужжала, бык, точно на пружине, возвращается в первоначальное положение, и опять вся тройка как в землю вкопана.

Вдруг животные, так же быстро и четко, как перестроились они для того, чтобы отразить нападение, меняют тактику: прыжками пускаются бежать в гору. Только вздуваются и опадают их длинные шерстяные накидки, прикрывающие сгорбленные спины и крутые бока, да летит из-под ног гравий.

Кто своими глазами не видел, как скачут эти слепленные под мамонта парнокопытные, тот с трудом поверит в их быстроту и ловкость. Легко, грациозно взобрались они вверх по крутой осыпи и довольно скоро исчезли.

Ощущаю себя на вершине блаженства. Удовлетворение, вероятно, не меньше, чем если бы удачно поохотился, скажем, на львов: наконец-то собственными глазами узрел живых свидетелей ледникового периода.

Ветерок едва колышет белые головки пухоноса. Мерно звенит, гудит ручей. Вдали, ограничивая нежно-зеленую тундру, светится вода спокойного залива, а там, еще дальше, за фиордом, синеют горы… Жизнь прекрасна и удивительна!

Торопимся обратно в Баренцбург. Начинается прилив. Устья ручьев, подпираемые морем, затопили уже все островки, по которым недавно бродили чайки. Анатолий умело выбирает броды, и, хотя поток порой едва не заливает кабину, мы с ходу перемахиваем ручьи.

Но вдруг везенье кончилось. Съезжали мы в очередной ручей с довольно крутого берега, уже сунули нос в воду, и тут что-то заскрежетало, зашаталось, и вездеход остановился. Вода через дверцы, через разные дырки в полу начинает набираться в кабину, заливает нам ноги. Мотор заглох. Стало тихо-тихо. Лишь у самых окон журчит вода. Через корму вездехода выбираемся на берег. Машина наша словно пить устроилась: сунула морду в ручей. Соскочили траки. Самим нам их не надеть. А кроме того, и мотор залит.

— Будь ты неладна! — цедит сквозь зубы Анатолий.

Это уже третья непредвиденная остановка. Недаром говорят, бог троицу любит. Вот тебе и победный финал нашего путешествия.

Словами делу не поможешь. Нужен трактор. Больше никто не вытащит. Анатолий забирается обратно в кабину, укладывает все наше имущество на сиденье. Надо думать, что вода не поднимется выше. Пристегивает брезент — на случай, если польет дождь.

И мы топаем по берегу. Домик наших друзей-норвежцев неподалеку. Сообща что-нибудь придумаем…

16

После долгих обсуждений мне разрешено в одиночку подняться на ледник. Вообще-то такое путешествие недопустимо. По меньшей мере следует идти вдвоем. Но времени у меня осталось немного, попутчиков пока нет, а на том леднике, который давно манит меня, сияя в конце Грен-фьорда, я еще не сумел побывать.

Ведь это совсем рядом. Вот только пересечешь семьдесят восьмую параллель, подвинешься еще немного на юг — и пожалуйста тебе ледник. Он прекрасно виден из окна баренцбуржской гостиницы…

Судили-рядили, решили: пусть идет. Туда подбросят на вертолете. Если в условленное время не вернусь, полетят искать.