В глубинах Балтики

31 декабря, в 16 часов 45 минут, дежурный по лодке старшина 1-й статьи Посвалюк доложил, что личный состав лодки собран на митинг по случаю Нового года. Митинг был коротким. Поставленная командованием задача ясна. Выступившие от имени команды коммунисты Грачев, Ченский, Посвалюк заверили: экипаж приложит все силы к тому, чтобы отремонтировать механизмы лодки с отличным качеством и в установленный срок.

На вахту в новогоднюю ночь назначили лучших. Дежурным по лодке заступил старшина 1-й статьи Грачев. Вахта была усилена, увеличили число людей в патруле: от фашистов можно было всего ожидать.

Свободные от дежурной службы собрались в кубрике береговой базы у чайника с кипятком. За несколько дней до Нового года на лодку пришли две маленькие посылочки и два письма. Их прислали девушка и старушка. К сожалению, их имена и адреса я не записал. Письма хранились у комиссара Иванова, и он от имени экипажа отвечал этим замечательным нашим друзьям. В июле сорок четвертого Петр Петрович погиб при выполнении боевого задания; где его записи — выяснить не удалось... А в посылочках были фруктовые конфеты, домашние белые сухари, пряники и даже кусочек свиного сала.

Когда эти яства были выложены на стол, у всех глаза разбежались. Делили поровну. Просто удивительно, как все здорово получилось, отправительницы будто знали, сколько людей у нас на лодке. Было ровно 38 конфет — каждому по конфетке, по одному белому сухарику, а пряников было девятнадцать, двадцатый [140] раскрошился. Их разрезали острым ножом, стараясь, чтобы крошек было как можно меньше. Каждый получил по половинке пряника, а крошки общим решением стали добавкой нашему строевому краснофлотцу Федору Поспелову, занимавшемуся вместе с комиссаром дележом, сала досталось по маленькому кусочку — «100 граммов по пятнадцать, но в целом получился настоящий праздничный стол.

После полуночи мы с Ивановым пошли на завод. Проверили посты, побывали на лодке и к двум часам вернулись на береговую базу. Ночь прошла спокойно.

Мы с комиссаром жили в одной комнате. Оказалось, что каждый из нас приготовил друг другу новогодний сюрприз. После ночной прогулки мы порядком продрогли на морозе, устали, а есть в то время хотелось всегда. Иванов с таинственным видом полез в тумбочку письменного стола. Улыбаясь во весь рот, он торжественно поднял нанизанные на веревочку три крохотные головки вяленой воблы.

Я, не желая отставать от него, быстро вытащил из ящика маленькую плоскую флягу со спиртом. Кто из нас торжествовал больше, сказать трудно. Рыбьи головы разрезали вдоль и слегка поджарили на непрерывно горевшей в комнате коптилке — баночке из-под горчицы, наполненной соляром, с фитилем из обрывка старой тельняшки. Спирт разлили в эмалированные кружки и немного разбавили водой, в которой позванивали иголки льда — комната наша почти не отапливалась. Сдвинули кружки и, не сговариваясь, одновременно произнесли: «За победу!»

В январе 1942 года морозы не ослабевали. Частенько термометр показывал ниже тридцати. В такой холод надо было хорошо питаться, чтобы сохранить нормальную работоспособность. Но увеличить паек было невозможно. Для заправки супа на десять человек выдавали банку шпрот и немного подболточной муки. Получалась жиденькая похлебка с блестками жира на поверхности. Триста граммов суррогатного хлеба, несколько ложек каши — вот и весь суточный рацион. Люди слабели, но продолжали работать. [141]

По пути с базы на лодку моряки видели, как ежедневно на улицах появляется все больше трупов, завернутых в простыни или просто в разное тряпье; на детских саночках, на листах фанеры их тащили обессиленные люди.

У многих наших моряков семьи не успели эвакуироваться из города и умирали от истощения. Помочь им было нечем. Наш комиссар Иванов, штурманский электрик Панов, кок Козлов уже похоронили своих родных и близких.

Не все одинаково стойко переносили холод, голод, непосильную работу, тяжелую блокадную обстановку.

У некоторых молодых краснофлотцев было одно желание — поесть и полежать в тепле.

И мне вдруг вспомнилось, с какой стойкостью хранила верность своему слову одна чукотская семья. Как-то вечером, перед отправкой команды на базу, придя в первый отсек лодки, я застал у камелька группу подводников и трех рабочих. Они яростно раскуривали табак «дрова-щепки», как в шутку его окрестили, — трудно было разобрать, из чего состоит это курево. Дым был такой, как будто горит лес. Среди присутствующих оказались и мечтатели «поесть и полежать в тепле». И вот, присев поближе к камельку, я рассказал о самоотверженности Рультыны и Тальи с острова Айон.

Рассказ мой затянулся. Уже дважды включали вытяжную вентиляцию, чтобы удалить сизый дым. Слушали с большим вниманием. Люди, отвлекшись от сегодняшней военной действительности, мысленно перенеслись к берегам далекой Чукотки.

Когда я замолчал, раздался возглас:

— Вот тебе и дикари! Кожу ели, а хороший харч не тронули!

Посыпались вопросы:

— Как закончился дрейф «Урицкого»? Как прошла зимовка?