— Нет, это было ужасно, ужасно! — жаловалась Инночка, продолжая усмехаться правой стороной лица. Алик держал ее за руку и чувствовал, как в него вливается жизнь: он готов был просидеть вот так до конца своих дней, глядя на нее глазами, полными слез. Инночка продолжала что-то говорить, Алик слушал, не разбирая слов. Ее голос звучал, как лирический напев, как предвкушение большого чувства.
— А еще этот попугай! Я совершенно не знала, что с ним делать. Ведь Гарик так его любил!
— Какой попугай? — испугался Алик. Как оказался в этом трагическом рассказе попугай? Алика охватило странное чувство, которое возникает у человека, внезапно разбуженного посреди захватывающего сна. Он даже потряс головой, чтобы вернуться к действительности.
— Так я же вам рассказываю. — Инночка освободила свою руку и закурила. — У нас был попугай Боря. Маленький волнистый попугайчик. Так вот, Гарик его научил говорить.
— А кто такой Гарик?
— Гарик — это мой покойный муж, — обиделась Инночка.
— Ах, простите, простите! — Алик опять поймал ее руку и прижал к своим губам. — Я такой невнимательный…
— Так вот, когда мой муж приходил с работы домой, попугай орал на всю квартиру: «Гарик пришел!» А потом он умер, а попугай все продолжал кричать: «Гарик пришел». — Инночка всхлипнула. — Я первое время думала, что с ума сойду. Хотела утопить эту проклятую птицу, так она меня измучила. А со временем привыкла и даже благодарна была. Потому что попугай был единственным, кто про Гарика не забывал. А так, друзей, подчиненных, которые толпами возле него крутились и все хныкали, хныкали, все чего-то клянчили, после его смерти как корова языком слизнула. Обратиться не к кому, когда чего-нибудь надо.
Алик сочувственно вздохнул:
— Что ж делать, Инночка, это жизнь.
— Да, вот и дети так говорят — жизнь. А мне это ничего не объясняет. Что значит жизнь? Это когда все друг друга только используют, что ли?
— А у вас дети есть? — Алика это как будто удивило.
— Дети! — воскликнула Инночка. — У меня уже внуков полон дом! — В ее восклицании не слышно было привычной для счастливой бабушки радости, скорее раздражение. Даже отчаянье.
— Внуки — так это же прекрасно, — пробормотал Алик с некоторым сомнением.
— Да, прекрасно?! — Инночка вскочила с места и забегала по крохотной кухне. — А я больше так не могу!
— Почему?
— Да потому, что они все только одного хотят. Чтобы меня не было.
Алик вытаращил глаза.
— Нет, нет, они не желают мне смерти, они просто хотят, чтобы я исчезла, испарилась, и желательно без следа. Шуточное ли дело! Мы все толчемся на шестидесяти квадратных метрах общей площади. Нас шесть человек: сын с женой и дочкой и дочь с сыном, муж от нее уже сбежал и теперь пытается отсудить себе угол. А ведь я их тогда умоляла не связываться с иногородними! Так нет же, не послушали, а теперь я же лишняя оказалась. А куда мне деваться? Куда?!
От каждого ее восклицания сердце Алика радостно ухало. «Вот сейчас, — думал он, — она еще продолжает метаться по своей неустроенной бесприютной жизни и не понимает, что уже одной ногой стоит на другой, благополучной территории. Это хорошо, что у нее ничего нет. Я старик, что я могу ей предложить, кроме материального благополучия? Все, все отдам, до трусов разденусь, лишь бы была рядом».
Инночка ловила уголком прищуренного глаза трясущуюся голову, сгорбленную спину и совершенно не подходящее к этому старческому антуражу еще довольно молодое, вдохновленное чувственным порывом лицо Алика и думала, что если все это разместить в роскошной четырехкомнатной квартире без наследников (а именно такую информацию об Алике она получила от их общей подруги), то может получиться совсем неплохо. Конечно, он уже совсем дряхлый и, наверное, придется нянчиться, как с ребенком, но это хоть того стоит, а то нянчишься всю жизнь с детьми, с внуками, а они потом тебя же со свету сживают.
Когда Алик сделал Инночке предложение, за окном уже затевался ранний июньский рассвет. Легко щебетали птицы, и все вокруг казалось таким молодым, новым.
— А я-то, идиот, помирать собрался! — воскликнул Алик, когда услышал от Инночки тихое «да». — Вон еще сколько вокруг жизни! — Он вскочил с места и закружил Инночку по кухне в неуверенном шатком вальсе.
Инночка смеялась, но смех этот был каким-то ненастоящим, чего-то в нем не хватало, радости, что ли? Головой Инночка вроде понимала, что наступил конец всем ее жилищным мытарствам, и была благодарна подруге, которая устроила это знакомство, но на душе все-таки было нехорошо. Было во всем происходящем что-то ненормальное, гадкое. И в том, что ее обнимает этот старый незнакомый человек, и в том, что она хочет заполучить его квартиру, а значит, будет ждать его смерти. И все это уже заложено в их едва начавшихся отношениях. Чтобы не сбежать, Инночка смеялась еще громче, потому что бежать ей было абсолютно некуда.
Заявление в загс подали сразу.
— А чего тянуть, правда, коли все решено, — заторопился Алик и вручил невесте шкатулку с украшениями от умерших жен.