В глубине души

— Побольше гулять, — посоветовал он, — получше питаться, но вообще-то… Ей нужен какой-то позитивный толчок. Смена места, какое-нибудь радостное событие. В общем, знаете, как клин клином вышибают? Нужно хорошее потрясение, и все встанет на свои места.

— Где же я его возьму-то, потрясение? — сетовала мать, покидая кабинет врача.

— Ну, это уж вы сами придумайте.

Но думать Галиной маме не пришлось, потому что в тот же день раздался телефонный звонок.

Звонила Нана.

— Зоя Викторовна! — кричала она в трубку. — Приезжайте, приезжайте с Галочкой ко мне на свадьбу! Двадцать четвертого июля, мы вас ждем, очень!

Зоя Викторовна поехать не смогла, было дорого, но зато Галя мгновенно ожила. В ее глазах засветились счастливые искорки, депрессии как не бывало!

— Доченька, нельзя так привязываться к подругам, — поучала ее мать. — У каждой девушки — своя судьба, эта судьба для нее всегда будет важнее дружбы.

Но Галчонок пропускала эти наставления мимо ушей.

Умом она понимала, что мама права, что ее привязанность к Нане носит болезненный характер, но душой она рвалась туда, в неведомый жаркий мир страстей и любви, в котором понятия еще сохранили первоначальные значения. Где мужчины в представлении Гали были рыцарями, а женщины все, без исключения, должны были быть такими, как Нана, — гордыми и красивыми.

Галя еще ни разу не уезжала так далеко от дома, она была человеком робким и слегка побаивалась дальних путешествий.

Но гудки поездов не раз будили в ней страстное желание отправиться куда-то далеко-далеко, оказаться в неведомых странах среди незнакомых людей и ходить среди них совершенно обновленной, красивой и свободной.

Одним словом, ей хотелось просто взять и убежать от одиночества, от неудач, от собственных комплексов и начать где-то там, с чистого листа совершенно новую жизнь.

Когда поезд на Тбилиси, в котором у Гали было место в плацкартном вагоне, тронулся, вместе с ним тронулось и поплыло в безудержном потоке радости Галино сердце.

Там, впереди, в волшебном городе Тбилиси ее ожидало что-то кардинально новое.

Вагон покачивался, поезд напевал незатейливую мелодию — тук-тук, тук-тук, и Гале казалось, что за всю жизнь она не слышала ничего прекраснее.

Ее мысли перекатывались в голове с таким же мелодичным постукиванием день и ночь, потом еще один день, а потом поезд остановился, и Галя увидела в окне Нану, которая держала за руку усатого красавца, и Наниных родителей, и цветы, и когда она вышла из вагона, то воздух юга, напоенный какими-то неведомыми запахами, сразу взял ее в объятия и наполнил предчувствием счастья.

Все вокруг смеялись и обнимали ее, и она смеялась и плакала от непомерности чувств.

С первых же дней пребывания в доме Наны Галя почувствовала, что с ее подругой творится что-то неладное.

Она не оставалась с Галей наедине, не вела никаких откровенных бесед, как это было принято между ними раньше, была какой-то отчужденной и официальной.

— Ты счастлива? — однажды спросила Галя, и Нана, гневно сверкнув глазами, ответила:

— Да.

Это «да» получилось каким-то ненастоящим, как будто в нем было сокрыто совершенно иное значение, кардинально противоположное.

Галя жалела, что задала этот вопрос, потому что с этого момента Нана вовсе стала избегать ее, и только вечером, накануне свадьбы, когда они стояли вдвоем на балконе, Нана вдруг рванулась к Галчонку и, крепко обняв, проговорила сдавленным голосом:

— Дото, он такой благородный, он простил мне измену, он любит меня, и я буду, буду любить его по гроб жизни! И больше никогда не спрашивай меня об этом, хорошо?

Галя кивнула, но ощущение от этого разговора осталось тягостное, как будто Нана чего-то недоговаривала, что-то самое главное осталось невысказанным, но что — Галя не могла понять, для этого у нее не хватало жизненного опыта.

Свадьбу праздновали три дня, и все эти три дня Галя совершенно не узнавала себя.

Мир вокруг нее — радостный и яркий — отражал какую-то совершенно другую девушку.

То и дело она ловила на себе восторженные взгляды мужчин.

Ее светлые волосы, белая кожа, хрупкая фигура — все, что в Москве казалось бледным, безликим, незрелым, здесь, в мире, перенасыщенном яркими кричащими красками, представлялось утонченной изысканной редкостью, и мужчины, позабыв о знойных подругах, наперебой делали ей комплименты, приглашали танцевать, шептали горячие слова.

Галя, со всей искренностью натуры, устремилась навстречу этой внезапно открывшейся для нее стихии, стихии страсти и нежности. Она никогда прежде не чувствовала на себе таких обжигающих, зовущих взглядов, не слышала таких многообещающих слов.

Все это вместе вызвало в ней эмоциональный взрыв такой силы, что когда в середине первого вечера она посмотрела в зеркало, то совершенно не узнала себя.

В ее глазах появилось нечто плывущее, увлекающее вглубь, на щеках загорелся нежнорозовый румянец, даже волосы — обычно бледные и скучные — вдруг заиграли светлыми переливами и завились от счастья.

Галя с восхищением рассматривала произошедшие в ней перемены, когда в зеркале рядом с ней внезапно отобразилась Нана.