Младший сын Моти, Сашка, был моим ровесником и вечным соперником. Он пошёл в Мотю и был гораздо крупнее меня. Мы с ним устраивали борцовские поединки во дворе. Помню один такой. Мы вышли на середину двора. Тут же, конечно, собрались зрители, среди которых были Мотя и мой отец. Мы сцепились с Санькой, а поскольку он был выше и тяжелее, то ему удалось меня повалить и прижать к земле. Он лежал на мне всей своей тушкой, а я под ним извивался как уж. Мотя довольно улыбалась. Тут я изловчился и выскользнул из-под Сашки и, в свою очередь, оседлал соперника. Того, что произошло дальше, никто не ожидал. Мотя, увидев, что её сынка прижали, подбежала и начала осыпать меня тумаками, что вызвало возмущение зрителей. Благо, батя мой был рядом и вовремя оттащил разъярённую Матильду.
Однажды всем двором искали пропавшую соседскую девчонку. Она вышла в туалет и пропала. Очумевшая мамаша в панике бегала по всем соседям, искала по всем дворовым закуткам – нигде нет. Решила, что та провалилась в туалетную яму. Действительно, дырки в нашем туалете были большими. Мужики стали длинными шестами обшаривать дно ямы. В этот полный трагизма момент со стороны улицы тихонько во двор вошла виновница паники. Она, как потом выяснилось, ничего не сказав матери, пошла в гости к подружке. Появление «утопленницы» вызвало неоднозначную реакцию в обществе. Облегчение у тех, кто искал её в туалете, и радость соседей, дежуривших во дворе. Реакция мамаши «воскресшей» девчонки была бурной, то есть сначала она кинулась к ней, принялась обнимать и плакать от счастья, но немного придя в себя, стала лупить её по заднице, приговаривая: «Не будешь уходить без спроса?!» Девчонка орала благим матом и божилась, что больше так не будет. Помню, что я сильнее испугался вида матери, вернее резкого перехода от радости к жестокости.
Потом некоторое время достопримечательностью двора был Илюша Эйнгорн.
Илью, как всякого ребёнка в порядочной еврейской семье, родители пытались учить музыке. Пианино, скрипка и т.д., но никаких выдающихся способностей у него не оказалось, а возможно, и желания, а может быть, музыкального слуха, что редко, но всё же бывает, даже и в таком музыкальном народе.
Надо сказать несколько слов о его внешности. Илюха видом своим напоминал какую-то нелепую птицу: рыжие вихры его вечно вились в разные стороны, как будто хотели сорваться с головы и улететь, нос – клюв попугая и торчащие наружу, в разные стороны, передние зубы. Так вот, после неудачных родительских музыкальных опытов Илюша, уже совершенно самостоятельно, обнаружил у себя (к несчастью для всех соседей) певческий талант. В те давно ушедшие времена был очень популярен итальянский мальчик-вундеркинд Робертино Лоретти, с поразительной красоты и чистоты голосом. Во всяком доме, где был проигрыватель, а были они практически в каждой семье, хранились виниловые пластинки с его песнями. Вот его и избрал Илья себе в кумиры и решил добиться такой же всемирной славы. А как? Кто-то из взрослых, не подумав, на свою беду, сказал Илюше, что голос надо развивать. И вот в одно прекрасное утро состоялся его «дебют».
Семья Эйнгорнов жила в доме напротив на втором этаже, в квартире с широким балконом, выходящим во двор.
И вот певец наш вышел на этот балкон, предвкушая «фурор», который он «произведёт на восхищенных слушателей». Было воскресенье, что-то около восьми часов утра. Двор ещё спал в безмятежном блаженстве тёплого летнего утра. Спал и не ведал о надвигающейся опасности. Он ещё не знал, что рядом проснулся всемирный талант Ильи Эйнгорна. Илья включил проигрыватель, поставил пластинку Робертино и выступил на балкон. Тишину двора пронзил дикий, ни на что не похожий крик. «Джа-ма-а-а-й-к-а-а-а!!!» – заорал и завыл наш певец, отчего тут же проснулись все дети, включая грудных, резко вспорхнула что-то мирно клевавшая стайка голубей и бешено залаяли дворовые собаки. Вздрогнули и проснулись работяги, трудившиеся всю неделю (тогда, кстати сказать, был один выходной – воскресенье), заворочались в тёплых кроватях домохозяйки, служилые отцы и матери семейств. Через полчаса утренняя распевка нашего Лоретти подошла к концу, но двор, естественно, уже не спал. Двор ещё не знал, что эта пытка продлится ежедневно, месяца два.
Да, покой кончился. Он был разорван на клочки истошным криком Ильи, как некогда был потревожен покой еврейского народа трубным гласом его знаменитого тёзки пророка. У них обоих были свои далеко идущие планы и резоны. В маломузыкальном творчестве Илюши сквозила хрустальная любовь к чистому, ничем не разбавленному искусству. Какая, в сущности, мелочь, что нет голоса и недостаточно слуха, что твой вокал вызывает в домочадцах лишь одно чувство – ненависть, что единственное, что они по утрам спрашивают у твоей мамы, – это: «Роза, когда ты заткнёшь фонтан своему вундеркинду? Чтоб он был так здоров, как мы устали от его пения».