В глубине стекла

— Ну… Нет, две — это много, это — потом, — в Серёге уже проснулся рачительный хозяин. — Вот опыта поднаберёшься, тогда и посмотрим. — Он достал из сейфа несколько стодолларовых бумажек. — Это на экипировку. Приоденься поприличней, но по-летнему. В Египте сейчас уже жара, под тридцать бывает, в Турции, правда, попрохладней. Дрянь на рынке не покупай, вещи должны быть скромными, но фирменными, по ним о тебе судить будут, оценивать. И отношение к тебе будет соответственное. А у них глаз на шмотки намётан. Турецкий «Армани» от родного влёт отличают. Собирайся на месячишко-полтора, нам чуть не сорок отелей посмотреть нужно. Вот, пожалуй, и всё. Время вылета и всё прочее тебе секретарша сообщит. Да! Мобильник у тебя есть?

— Откуда?

— Купи обязательно. Где попало не бери, поезжай в сервисный центр. Да смотри, чтобы тебе роуминг международный открыли. Номер мобильника секретарше оставишь, она с тобой связь поддерживать будет. Если что, звони прямо мне. Дерзай!

Дни до отъезда пролетели быстро. За суетой сборов, встречи родителей, ахов, охов, семейных застолий, посвящённых приезду, плавно переходящих в такие же застолья, посвящённые отъезду, мысли о школе и Ольге не то чтобы исчезли, но отдалились, стали какими-то малозначительными.

Родители, конечно, удивились таким быстрым переменам в жизни сына, но постоянные встречи и расставания были для них скорее правилом, нежели исключением. «Я — моряк, а не бухгалтер, — говаривал в своё время отец матери, когда та начинала жаловаться, что видит его дома не больше трёх месяцев в году. — Знала, за кого замуж выходила — терпи!» Вот и теперь он только крякнул, узнав, что Олег через три дня улетает, но ничего не сказал. Мать, правда, всплакнула, но было это от радости встречи или от грустной перспективы расставания, сказать было сложно. По поводу ухода из школы комментариев тоже не последовало, мол: «Сам не маленький, разберёшься», но мама, сама бывшая учительница географии, одобрительно закивала головой.

Три дня, проведённые вместе с родителями, позволили Олегу сделать два открытия: во-первых, их ему очень не хватало, во-вторых, жить с ними он совершенно отвык. Конечно, было приятно, проснувшись утром, уловить сочащийся из кухни аромат жарящихся оладушек и свежесваренного кофе, ощущать на себе мамино внимание, приятно было поболтать за завтраком с отцом, почувствовать его рядом, такого мудрого, спокойного и надёжного.

Но одновременно он почувствовал, что их присутствие его несколько раздражает. Три года самостоятельной жизни, год в армии и два года, пока они были за границей, сформировали у него уверенное чувство независимости и кучу привычек, отказываться от которых ему вовсе не хотелось. Мать немедленно затеяла грандиозную уборку, со стиркой штор, выбиванием ковров, мытьём посуды, причём, естественно, стала впрягать в этот процесс Олега в качестве подсобного рабочего: «Сними то, подай это, сходи туда, сделай так-то». Олег ничего не имел против уборки, но привык все делать по-своему. И даже отцовское бодро-радостное «Подъём!» в понедельник утром, вызвало не ностальгические воспоминания о детстве, а раздражение. Он уже дано привык вставать сам, либо когда ему нужно, либо когда ему хочется. А в понедельник ему рано вставать было не нужно и не хотелось.

В общем, уезжая во вторник, он если и не испытывал облегчения, то уж тоску от новой разлуки не ощущал точно.

Первая поездка с Серёгой запомнилась ему особенно ярко. Потом было много других поездок, много других, более цивилизованных и ухоженных стран, но та, как первая любовь, врезалась в память накрепко обилием впечатлений, свежестью ощущений и непосредственностью восприятия, не отягощенного ещё способностью к ироничному сравнению.

На Москву тогда, после морозов, обрушилась слякотная снежная погода. С хмурого неба сыпались даже не снежинки, а мокрые, сочащиеся влагой комки снега. Расчищенный и недавно подсохший асфальт был покрыт хлюпающей кашей. Ещё при сдаче багажа Серёга заставил Олега снять тёплую одежду и упаковать её в сумки. Олег почувствовал себя неуютно в рубашке с короткими рукавами, когда за стенами свирепствовала зима. Но, сойдя с трапа самолёта в Хургаде, он по достоинству оценил предусмотрительность приятеля. Жара была под тридцать.

Поездка выдалась суетная. Практически каждую ночь проводили в новом отеле. Знакомились с кухней, бассейнами, пляжами, а вечером смотрели развлекательные программы. Вот тогда-то он впервые увидел «танец живота» и поразился его драматической гармоничности.

Ещё в самолёте Серёга его коротко проинструктировал.

— Знаешь, старик, ты всё равно сейчас ничего не запомнишь и не поймёшь, пока суть да дело, задача твоя одна — помалкивать.

— Что же мне, вообще рот не раскрывать?