В глубине тебя

Так трудно лечить, ноет-пищит внутри меня какой-то голос — или я пищу от того, как в меня вдруг глубже, гораздо глубже впиваются акупунктурные иглы.

Так трудно лечи-и-ить… как бормашина у стоматолога совсем…

Нина продолжает болтать со своей знакомой. Их голоса не вызывают во мне больше ни злобы, ни раздражения, ни насмешки — их голоса вливаются в пищание этой бормашины, сверлят мне и зубы и, кажется, также мозг.

Но повторяю — мне нет до них дела. Я лишь воспринимаю их слова, как информацию, пищаще-сверлящую информацию, и нахожу в себе силы испытывать благодарность за то, что, хотели-не хотели, но они ею со мной поделились.

— И не знаю, как он ее лечит… — задумчиво произносит голос Нининой подружайки.

— Он говорил, копать надо, — говорит голос Нины. — Очень глубоко копать. Все перекопать, пока не докопаешься. Херц толковый. У Франка, помнишь, бёрн-аут какой был? Херц ему сильно помог. Я когда-то тоже к нему пару раз заскакивала, но сейчас вообще нереально. К нему не пробиться. Очередь на полгода вперед. Он же сам, вообще-то, из специалистов по клинической психиатрии. Печатается, на симпозиумах выступает. Популяризацией занимается. Я так с ним и познакомилась — на воркшопе одном. Не починит он — не починит никто.

Не починит никто…

Так трудно лечить…

…Я давно тут лежу? Почему во мне до сих пор торчит эта хрень?..

Нет, из меня давно вытащили иголки. Ко мне заглядывают — думают, я заснула. Им надо освободить от меня кабинку. Так я ж и — того… заснула… или отъехала.

Они давно уже ушли, эти две, хоть приходили позже меня.

Не починит никто.

Как можно «починить» человека?.. Ведь это не механизм а… человек.

«Не починит никто» — думаю, не в силах отклеить задницу, встать, рвануть из своего убежища.

«Кати…» — всхлипывает, плачет Каро. «Ка-а-ати, мне так плохо. Они приедут сейчас, увидят меня и все поймут. Не бросай меня, Кати». Нам по пятнадцать лет. Я, хоть мне тоже плохо, так же плохо, не думаю ее бросать — спокойно говорю с ее мамой Гизелой Копф, фин-директором трансагенства Kopf Logistik, и нахожу в который раз, что зря Каро так их боится — мать, отца — вон, какие они нормальные и обходительные. Не требуют пустить их к ней в комнату, которую я решила было грудью защищать — а пусть, мол, отдыхает. А они тогда уже, наверно, все знали и поняли все. Это я не поняла.

«Не починит никто» — звенит у меня в ушах странная, страшная музыка. Весь остаток дня звенит.

Под эту музыку я роюсь на сайтах доморощенной психотерапии.

Не починит никто.

* * *

Глоссарик для ГЛАВЫ ПЯТЬДЕСЯТ ВОСЬМОЙ Все там же, не в Милане

термин — здесь: назначенная дата

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ Не починит никто

— Что с тобой, конфет? Обидел кто? — спрашивает Рози, когда под конец рабочего дня заскакиваю в офис.

— М-м — м-м, — отрицательно качаю головой я — у меня ком в горле. — Я обидела.

— Че-го-о?

— Я обидела!!!

Не могу. Я не из хилых и не из истеричных, но… не могу.

Спешу по направлению к туалету, будто меня вот-вот стошнит. Она бежит за мной.

Успеваю — меня подкашивает аккурат за дверью, в предбаннике, где посреди сопливых рыданий я нечленораздельным полушепотом толкаю Рози шорт вёржн истории о том, как мой тупоголовый подростковый эгоизм, а после — мое сухарное… каменное… железобетонное безразличие ввергли мою подругу в долголетний, фактически неизлечимый психоз.

И хоть, конечно, ни к чему истерики и довольно уже одной помешанной, но…

— Сахарок, вот… что я за тварь… а?! — бормочу вся в слезах, тыкаясь в рукав Рози. — У меня что, там вместе с тем все остальное отмерло тоже… заморозилось?..

— Да ты чего! — пугается Рози. — Как можешь так говорить!

— Быть настолько пофигисткой… настолько равнодушной, чтоб не заметить…

— Никто ж не замечал…

— Да как я после этого вообще могу чего-то требовать от людей… Чего-то ждать…

— Да разве ж ты требуешь… и ждешь…

— … когда у меня не в гребаном Милане, а вот тут, под носом — моя же собственная школьная подруга… Да так мне после этого и надо!

— Чего — надо?

— Я никому не нужна… кроме тебя и…. Каро… когда она в себе… Ну, маме еще. А всем остальным на меня наплевать. А мне, выходит, тоже наплевать! На всех!

— Ты чего! Вот дурная! Да разве ж всем на тебя наплевать! Никому на тебя не наплевать! Да тобой все восхищаются, ты что! Завидуют все, как один! Ты красивая, умная… успешная…

— У-умная… — всхлипываю. — Вон — даже тварь эту, Нину вовремя не распознала… умная… столько людей ей дала подставить… могла бы предвидеть заранее…

— Просто ты не ожидаешь от других западло, потому что сама никогда так поступать не стала бы. Потому что ты честная. Ты честная, ты справедливая. Ты сильная и смелая.

— Типичный портрет стервы, — замечаю, даже переставая всхлипывать.

— Неправда! — драматично восклицает Рози и, кажется, плачет уже сама. — Ты великодушная, отзывчивая, чуткая! Ты всегда готова помочь! А кто говорит обратное — несправедлив! И нечего таких слушать! Пошли они все на хрен! — она сморкается в платок.

— Да ладно тебе уже… — бормочу ей.

— Да блин… мне ее тоже жалко… — всхлипывает Рози.

* * *