В годы большой войны

Но сын и отец Бойзены встретились снова. Упорство Харро сломить не удалось. Гиммлер приказал своим людям: «Дайте ему любое обещание. А там будет видно, когда возьмем документы…»

Но Шульце-Бойзен требовал гарантий. Он согласен сказать правду. Пусть только начальник следственного отдела даст клятвенное обещание, что условие будет соблюдено — приговоренных к смерти не казнят раньше сорок четвертого года. Пусть в новогоднюю ночь, но сорок четвертого года!.. Харро верил в победу, он стремился отвести смерть от друзей, отсрочить ее хотя бы на год, убежденный, что к тому времени фашистская Германия проиграет войну. Советские войска начали большое сражение под Сталинградом, на берегах Волги. Слухи об этом проникли даже сквозь тюремные стены, озарив надеждой души людей, брошенных в одиночные камеры.

Шульце-Бойзен сказал: «Я потомок адмирала фон Тирпица, основателя германского военно-морского флота, он был моим крестным отцом. Так пусть господин Панцингер подтвердит обещание в присутствии офицера флота, созданного моим дедом. Я говорю о моем отце — Эрихе Шульце, капитане второго ранга…»

Пошли и на это, надеясь вырвать тайну у строптивого заключенного.

Церемония клятвенного обещания произошла в той же комнате, где Эрих Шульце встречался с сыном в первый раз. Он написал в своих воспоминаниях:

«Харро вошел в комнату с улыбкой, осветившей его лицо. Он выглядел лучше, чем в первую встречу. Оберштурмбаннфюрер СС Панцингер торжественно подтвердил, что соглашение вступит в силу, как только Харро расскажет правду, где скрыты документы, где бы они ни находились.

Тогда сын, выдержав некоторую паузу, чтобы усилить эффект своих слов, сказал:

«Я получил клятвенное заверение, что смертные приговоры мне и моим товарищам, если их вынесет военно-полевой суд, не будут приведены в исполнение в течение года при условии, если я скажу правду, где находятся документы, компрометирующие высшее нацистское руководство Германии. Заявляю: документы, о которых идет речь, находятся в архиве министерства военно-воздушного флота. Их никто не похищал, никто не делал с них фотокопий, они лежат на своем месте… Своей версией я намеренно вызывал сомнения гестапо, вводил в заблуждение следователей, чтобы иметь возможность оказать на них давление и защитить себя и своих арестованных товарищей от тюремного произвола…»

Растерянность и удивление, вызванные словами Харро, были неописуемы.

Когда Панцингер пришел в себя, он объявил, что условия соглашения считаются выполненными, с этого момента они вступают в силу. Несомненно, Харро был твердо убежден, что война за этот год кончится и Гитлер будет устранен.

Однако честное слово гестаповцев сразу же было нарушено. Когда Гитлер, Геринг и Гиммлер узнали, какую злую шутку сыграл с ними Шульце-Бойзен, они снова пришли в ярость. Как он смел! Геринг требовал жестоко наказать его, как следует проучить… Но дважды нельзя было приговорить Харро к смерти! К тому же следствие закончилось, и тридцать томов с допросами, уликами, донесениями лежали в сейфах следственного отдела гестапо. После того как отпала угроза разоблачения, дело немедля можно было передавать в военно-полевой суд.

К ответу привлекли многих людей. Из них отобрали человек семьдесят — главных виновников, которых должны были судить в первую очередь. Но и этих заранее обреченных людей Гитлер приказал разделить на более мелкие группы и судить каждую отдельно, чтобы ускорить процессы.

Дело сотрудника министерства иностранных дел Рудольфа фон Шелиа и журналистки Ильзы Штёбе передали на рассмотрение особого военного трибунала. В зале заседаний, кроме судей, усиленной охраны и двух обвиняемых на скамье подсудимых, никого не было.

Поддерживал обвинение на всех процессах главный советник, военный прокурор доктор Манфред Редер.

2

Следствие было закончено. Но следователям гестапо так и не удалось добиться признаний, а тем более раскаяния от арестованных членов подпольной организации.

Единственным исключением в какой-то степени была жена Харро Шульце-Бойзена Либертас. Гестаповцы сыграли с ней злую шутку.