В годы большой войны

Арвид Харнак задумчиво слушал, и на его лице блуждала улыбка далеких воспоминаний… Он сказал мне, что всегда был готов умереть за свои убеждения, но, к сожалению, этой жертвой Германия не будет спасена, режим не будет сломлен. Он считал, что душа немецкого народа опустошена Гитлером и его приспешниками… Он сказал, что последнюю книгу, которую еще утром читал в тюрьме, была книга Платона «Защита Сократа». До последнего часа Арвид Харнак оставался ученым, исследователем. Он просил меня позаботиться о судьбе его записок, которые делал в тюрьме. Они были посвящены проблемам плановой экономики.

Затем он понизил свой голос до едва слышного шепота и попросил оказать ему последнюю услугу.

«Во время допросов, — сказал он, — меня часто спрашивали о моем брате Эрнсте. Я прошу вас, передайте ему, что жизнь его находится под угрозой, посоветуйте ему скрыться за границей, если он знает за собой какую-то вину».

Позже я выполнил просьбу доктора Харнака. Эрнст не был связан с процессом «Красной капеллы» и не послушался совета брата. Это было его роковой ошибкой. Через полтора года Эрнста Харнака тоже арестовали, и его постигла та же участь, что и Арвида Харнака и его жену Милдрид.

Я покинул камеру Харнака, чтобы оставить его наедине с письмом, которое она начал писать родным. В этом письме он повторил мысли, которыми делился со мной в ту последнюю встречу. Он писал:

«Мои дорогие! Через несколько часов я распрощаюсь с жизнью. Хочу поблагодарить вас за любовь, проявленную вами, особенно в последнее время. Мысль об этой любви помогла мне перенести много тяжелого. Я спокоен и счастлив… Я думаю о величии природы, с которой мы связаны. Сегодня утром я громко прочитал стихи: «Солнце сияет, как всегда…» Но я, конечно, прежде всего думаю о том, что человечество находится на подъеме. Все это придает мне силы… Сегодня вечером я еще устрою небольшой предрождественский праздник и прочитаю сам себе лекцию по истории Рождества. Потом наступит расставание с жизнью… Мне бы хотелось повидать вас, но, к сожалению, это невозможно сделать. Мысли же мои постоянно со всеми вами, я никого из вас не забываю. Вы должны это чувствовать, особенно мать. Я обнимаю вас и целую. Ваш Арвид.

Рождество вы должны отпраздновать по-настоящему. Это мое последнее желание. И спойте: «Возношу свою мольбу к власти любви!»

К Харро Шульце-Бойзену я вошел в тот момент, когда он заканчивал письмо к родным. Несомненно, он был вдохновителем «Красной капеллы», ее страстным руководителем. У меня сложилось впечатление, что в последние часы своей жизни он не думал ни о помиловании, ни об отмене приговора. Он держался удивительно спокойно, но чувствовалось по всему, что внутренне был крайне ожесточен тем, что его самого и то движение, которое он возглавлял, постигла такая судьба. Харро сдержанно рассказал, что свое последнее слово на суде он начал резким протестом против методов допроса, применявшихся по отношению к нему и его товарищам. За это его лишили слова, и он не смог сказать судьям того, что он о них думал. Свои последние мысли, свою необычайную стойкость Харро выразил в своем письме, написанном на тюремном бланке.