В горах долго светает

В конце концов оба соглашались исполнить волю Кара-хана и влипали в его паучью сеть, которая постепенно простиралась на все окрестные кишлаки. Лишь немногие воспротивились приказам Кара-хана платить по старым счетам, и один из них на джирге в его отсутствие назвал бывшего помещика оборотнем. Это он-де распространяет враждебные правительству слухи и листовки, это его люди ограбили и сожгли в провинции государственный склад зерна, созданный для сохранения семян и оказания помощи беднякам, это они разрушают плотины, ломают государственную технику, избивают тех, кто решил вступить в Народно-демократическую партию и Демократический союз молодежи. Кара-хана арестовали, но через две недели выпустили. Улик не было: во время акций, следуя совету Билла, Кара-хан старался быть подальше от тех мест, где по его приказу жгли, стреляли, травили, избивали и ломали. К тому же командовал местной жандармерией его племянник, хотя и не состоявший в тайной организации Кара-хана, но всегда готовый помочь ему при нужде — ведь это Кара-хан дал племяннику деньги на покупку красивой и образованной жены. Такие жены дорого стоят.

Выйдя на свободу и вернувшись в свой кишлак, Кара-хан сразу приметил, что многие стали кланяться ему с прежним подобострастием. Нет, одними декретами и митингами вековых порядков не отменишь, нужна сила, а еще неизвестно, у кого ее больше — у феодалов или нового правительства? Кара-хан ведь не один готовил могилу Апрельской революции. Уже по всей стране орудовали банды басмачей, в большинстве возглавляемые муллами, которые в штыки встретили Апрель.

У Кара-хана наладились связи с Пешаваром, поступали деньги и листовки; с одним из кочевых племен, к вождю которого Кара-хан писал в Исламабаде, пришла из Пакистана первая партия автоматических винтовок, с нею — ящики патронов, гранаты, противотанковые мины. Обирая крестьян, Кара-хан уже создал в горных тайниках несколько складов продовольствия и одежды, теперь туда было отправлено оружие, кроме мин и газовых гранат. Мины он намеревался скоро использовать на ближнем шоссе, гранаты его люди должны были бросить в толпы демонстрантов в Кабуле и провинциальном центре в день годовщины Апреля. Этот газ вызывал нестерпимую резь в глазах и жжение в горле; люди, вдохнув его, безумеют, и Кара-хан надеялся несколькими гранатами сорвать праздник, показать населению, что даже и в многотысячных колоннах выражать свою поддержку революции небезопасно.

Ахматиар оказался толковым помощником и опытным конспиратором. Через него шла связь с Пешаваром, он неутомимо сколачивал в окрестных селениях тайные боевые группы, брал на учет оружие, имеющееся у горцев, самолично учил диверсантов обращению с минами. Это его диверсии в дни ареста Кара-хана убедили жандармов, что схвачен не тот человек.

Если начальника штаба Кара-хану дали заграничные покровители, то политического помощника он решил найти себе сам. Выбор его пал на муллу провинциальной мечети, проповеди которого пользовались широкой славой. Мулла учился в Кабуле и Багдаде, побывал в Мекке; был нейтралом — тем важнее казалось привлечь его на свою сторону. Однажды после вечернего намаза им устроили встречу. Кара-хан, не раскрывая всех карт, посетовал на падение нравов, разрушение вековых обычаев и устоев шариата, что грозит, мол, чистоте самой веры суннитов, единственно справедливой. Мулла, остро поглядывая на собеседника умными глазами, вздохнул:

— На все воля аллаха, господин. Жизнь подобна реке. В половодье она бурлит, разливается, затопляя берега и грозя бедствиями, но потом входит в свое русло, оставляя на берегах плодородный ил. На все воля аллаха.

— Когда у лучших людей отнимают имущество и законные права, — сказал Кара-хан с раздражением, — то не воля аллаха, то произвол черни, подстрекаемой безбожниками.

— Я понимаю тебя, господин, — снова вздохнул мулла. — Но мир наш еще далек от совершенства. И часто бывает так: когда становится лучше одному, то хуже другому.

— Тебе не кажется, имам, что нынешние события грозят коммунистической анархией, установлением власти безбожников, которые уничтожат законы, данные нам пророком, а мечети превратят в пивные для черни?

— Разве ты уже знаешь такие примеры? Нет, господин, люди никогда не обойдутся без бога.

— Без твоего — обойдутся.

— Разве он только мой, а твоим не является? — Мулла хитро сощурился.

— Будь это так, я не тревожился бы, что учению пророка угрожают кафиры и безбожники. Если мы будем сидеть сложа руки, дождемся, что в мечетях повесят портреты Маркса и Ленина, как в России, а тебя заставят проповедовать их книги.

Мулла едва заметно улыбнулся:

— Прости, господин, но твоя... твои слова годятся для темных жителей гор, меня они не пугают. Я бывал в России. Там нет в мечетях портретов Ленина и Маркса, а муллы проповедуют коран, попы — евангелие. Скажу тебе откровенно: апрельские события, как я заметил, не поколебали веры истинных мусульман, они даже уверили многих афганцев, что волей аллаха мир становится более справедливым.

— О какой справедливости ты говоришь? — Кара-хана затрясло.