В горах долго светает

Движение небольшой банды по разным маршрутам создало впечатление, будто провинция оказалась в руках душманов. Но идти стало опасно: днем над горами кружили самолеты и вертолеты. В одном из кишлаков отряд встретили яростным винтовочным огнем, несколько нападающих были убиты. Здесь не могло быть солдат, — значит, отряды самообороны вовсе не выдумка и самообман властей, как считал Кара-хан? Пришлось отступить, и его это сильно встревожило: голодранцы, бледнеющие при имени Кара-хава, могут осмелеть, почувствовать свою силу, и тогда с ними целой армией не справиться. Он поклялся вырезать кишлак до последнего младенца, только надо застать его врасплох, когда там не ждут нападения.

Клятва оказалась роковой для отряда. Днем на подходе к кишлаку их обнаружил армейский вертолет и огнем пушек загнал в теснину, с другой стороны запертую отвесной стеной. То, что они в ловушке, знал один Кара-хан, у него имелась карта. Он понял: конец. За вертолетом наверняка появятся солдаты или отряд царандоя, а прорываться из теснины открытым склоном под скорострельными пушками и пулеметами дьявольской летающей машины равносильно самоубийству.

Вертолет упорно кружил над тесниной, где под скалами прятались басмачи, сдерживая хранящих коней, и Кара-хану хотелось завыть от волчьей тоски. Но волк, попавший в капкан, перегрызает лапу и спасает жизнь, а чем Кара-хан хуже волка? Его лапа — отряд, зажатый капканом теснины, — так пусть же пропадет одна лапа! Он высмотрел нишу в стене ущелья на высоте в два человеческих роста. Там не скроешь отряда, но два человека скрыться могут, если внимание солдат сосредоточится на остальных. Кара-хан крикнул помощнику, чтобы уводил отряд в глубину теснины, которая прорезает хребет.

— Я хочу своими глазами увидеть, много ли солдат нас преследует. Может быть, мы устроим засаду. Одноглавый останется со мной, мы скоро вас догоним.

Перепуганный басмач послушно погнал коня в ущелье, за ним помчался отряд. Вертолетчики приметили его движение, гул машины стал отдаляться, короткой очередью ахнула бортовая пушка. Кара-хан подъехал к нише, встал на седло, забросил на уступ автомат и сумку с едой и патронами, крикнул Одноглазому:

— Давай твое оружие!

Потом легко взобрался на выступ, спустил вниз пояс.

— Прогони лошадей, чтобы они нас не выдали!

Ниша была тесной, они легли, плотно прижимаясь друг к другу, чувствуя сквозь одежду ледяное тело горы, замирая от каждого звука. Они слышали, как выл бронетранспортер, пробираясь по каменистому дну теснины, стук сапог, приглушенные короткие команды. Потом долго ждали стрельбы, но ее не было. От неловкого положения на жестком ложе тела их одеревенели, однако оба готовы были так лежать до самой смерти — лишь бы она отдалилась.

Где-то стороной пролетел вертолет, потом послышался бронетранспортер, застучали по камню конские копыта, донеслись молодые возбужденные голоса, и Кара-хану стало ясно: загнанные в тупик, душманы сдались без выстрела. Снова его охватил звериный страх: две лишние лошади под седлами! Вдруг кто-то из «воинов ислама», спасая свою шкуру, забрызганную чужой кровью, шепнет офицеру, что одна лишняя лошадь принадлежит изчезнувшему главарю? Солдаты каждый камень здесь перевернут!

Отряд прошел, мертвая тишина царила в ущелье, а они лежали еще час и другой, пока совсем не смерклось. Потом дрожали среди камней, опасаясь засады на выходе из теснины. Перед рассветом с гор потекло белое молоко, в двух шагах стало не различить скалы. Цепкой волчьей памятью угадывая дорогу, Кара-хан с Одноглазым выбрались из ущелья и ушли в горы. Ждала ли их засада, они так и не узнали. Возможно, командир, довольный захватом целой банды душманов, махнул рукой на двух исчезнувших. Армия республики была еще очень молода. Ее бойцы и командиры только обретали опыт, из них далеко не всякий знал, что из ловушки уходит обыкновенно самый коварный и опасный зверь. Но и Кара-хан, впервые попавший под дула пушек и пулеметов боевой винтокрылой машины, навсегда запомнил страшный урок и потом долго спустя, едва заслыша вертолетный гул, спешил в укрытие, вздрагивая от страха и ненависти. Он дал клятву кровника: за первый его уничтоженный отряд отомстить собственными руками — сбить хотя бы одно из этих горбатых летающих чудовищ.