В горах долго светает

Кара-хан еще колебался, когда Амина сбросили. Революционный Совет во главе с Бабраком Кармалем совершил неслыханный акт: в один день все политические заключенные в стране получили свободу и полную амнистию. Новое правительство сразу приобрело миллионы сторонников, идеи Апреля становились реальностью во всей политической жизни страны. Взбесились обскуранты — ведь Амин дискредитировал демократию. Взбесились и испугались: если революционные власти отказываются от преследования своих политических противников, значит, и они, носители «истинной» веры, не смеют преследовать иноверцев и даже безбожников? Испугались и бывшие феодалы: революция не временный катаклизм, она развивается, одолевая сопротивление врагов и авантюризм отдельных ее вождей. В один день рухнула надежда на закордонные силы: по просьбе правительства в Афганистан вступили советские войска. Это был ограниченный контингент, однако его появление заставило убраться с афганской территории отряды других иностранных войск, которые в смутное время аминовщины тайно заняли пограничные районы. Всякая интервенция стала невозможной — с русскими не шутят, — но от этого контрреволюция еще яростнее заскрежетала зубами. Кара-хан получил из Пешавара радиоприказ: поднимать в провинции мятеж.

К тому времени люди Кара-хана постарались вызвать в кишлаках голод, всячески направляя злобу населения против власти, и он рассчитывал сразу поставить под ружье тысячное войско. В горах это немалая сила. Разгром советского тылового лагеря с кровавой резней должен был показать силу повстанцев, а заодно посеять вражду между пришельцами и населением, плеснуть в костер мятежа целое море горючего. Все продумал Кара-хан, следуя советам закордонных покровителей, но аллаха на свою сторону не склонил...

Эти проклятые, вечно загадочные шурави — советские, — поставив свои палаточные городки на бесплодном камне и песках — чтобы не нанести даже малого ущерба полям и пастбищам, — протянули голодным горцам свой хлеб, и весть о нем пролетела по кишлакам с быстротой радиоволны. Эти безбожники, «красные дьяволы», взяли под охрану мечети, не оскорбили ни одного имама, ни единым жестом не вмешались в дела верующих.

Ни тысячи, ни полтысячи повстанцев Кара-хан не собрал. В его личном отряде числилось триста человек, на место сбора явилась неполная сотня: лишь бывшие помещики, ростовщики, торговцы, купленные и запуганные люди да те, кто соблазнился обещанными деньгами и возможностью грабежей. Кучарцев он заставил силой участвовать в нападении, но неурочный выстрел Самада сорвал операцию.

Кара-хан в ярости обозвал односельчан изменниками ислама, предателями родины, которых ждет кровавая расплата на земле и ад за гробом, если поголовно не вступят в его войско; горцы лишь угрюмо косились на короткие автоматы в руках его телохранителей и молчали. С ним ушли трое и Одноглазый, остальные возвратились в свои дома — напрасно пугал их возмездием со стороны властей и русских. Не поверили. Ему хотелось расстрелять всех, но нельзя с этого начинать «святое дело».

На базе его уже поджидал Ахматиар с пятнадцатью «воинами ислама»; другие начальники отрядов приводили и того меньше. Едва набралось полторы сотни к исходу следующего дня.

— С такой «армией» надо не воевать, а прятаться, — мрачно заметил Ахматиар.

— Мы будем делать то и другое: басмачить.

— Нас и так зовут душманами.

— Пусть. Провинцию мы будем держать за горло если не силой, то страхом.

Долго отсиживались в убежище, дожидаясь ухода войск. Пешавар не отвечал на запросы радиста, видно, место для связи оказалось неподходящим: вокруг поднимались мрачные громады гор. Многие «воины ислама» с тоской поглядывали в долины. А что будет, когда придет время сева? Надо как можно скорее обагрить их руки кровью, чтобы забыли дорогу в свои аулы и кишлаки, как забыл ее Одноглазый, застреливший кучарского старшину. Если его помилует правительство, не помилуют сыновья Самада: над могилой Самада теперь стоит красный флажок — клятва кровной мести.

Кара-хан разделил отряд на три части, каждой указал свой путь движения долинами и ущельями к одной из дальних баз. В рейд выступили одновременно, шли днем горными тропами, ночью, спускаясь, врывались в селения. Списки членов партии, учителей, милиционеров, старшин, рьяно служивших революции, были составлены заранее. При свете пылающей школы или жилого дома вешали и расстреливали, бросали в огонь книги, а с ними — тех, кто оказывал сопротивление. Для каждой новой казни Кара-хан назначал новых палачей, постепенно пачкая кровью всех приспешников.