В горах долго светает

— Я скупал каракуль и ковры, я имел в долине плантации хлопка и лучшие виноградники. Я давал нищим бездельникам работу и ссужал им деньги. В ближних кишлаках нет дехканина, который бы не задолжал мне. Теперь мою землю разделили, долговые книги бросили в огонь. Подумать только: три дня назад на сборище голодранцев моим батракам вручали владетельные грамоты с печатью правительства на мою землю! Они веселились, они хлопали в ладоши, проклятые нищеброды, — как будто оплатили свои долговые расписки и стоимость земли! Как я не умер? В мою сторону теперь плюют те, кто вчера целовал мне ноги, надо мной хохочут даже шакалы в горах. Возьми меня, сардар, я буду стрелять их, как собак, я хочу хоронить их безбожную власть.

— Возьму, но не теперь. Сначала собери всех, кто ненавидит нынешние порядки или считает себя обманутым, кто в переменах справедливо видит угрозу истинной вере, нашей свободе и устоям жизни. Вредите властям, где можете, добывайте оружие, заставьте тех, кто работает на дело Апреля, втянуть голову в плечи и замкнуть поганый рот. Не бойтесь отправлять их в ад, но делайте это осторожно. Мой человек скоро найдет тебя. И запомни: какой отряд ты сам создашь, таким будешь командовать. От этого зависит твое положение и оплата.

Красноглазый торопливо закивал.

— Деньги на оружие нужны?

— Деньги всегда нужны, господин. — Красные глазки на безбровом лице алчно сверкнули.

— Я с собой больших денег не вожу. А ты хотя и ограблен, — Кара-хан ухмыльнулся, — но не скупись на святое дело. Трать, сколько потребуется, тебе все вернут.

— Слушаю, господин...

На ближнем от аула перевале остановились. Кара-хан нашел биноклем дом старшины. Просторное подворье полыхало радугой праздничных халатов, ему даже почудились пение дутара и карная, глухие удары бубна и дойры. Оставив двух стражников с доносчиком на перевале, басмачи поскакали к аулу. Приближение всадников не вызвало среди жителей тревоги, вероятно, их приняли за кортеж новых гостей, но, когда с воинственным визгом и стрельбой ворвались в извилистые улочки селения, люди растерялись.

Всадники окружили свадебный дом.

— Мусульмане! — крикнул Кара-хан. — Не бойтесь, мы — воины ислама, те, кто ведет священную войну против кафиров и безбожников. Мы не тронем вас, пусть только выйдут из дома изменившие корану — для справедливого суда.

Дверв запертого дома неожиданно распахнулась, оттуда вытолкнули плачущих женщин, дверь снова плотно затворилась.

— Братья! — раздался из окна сильный молодой голос. — Кланяюсь вам, что пришли ко мне на свадьбу. А теперь уходите: мы как воины встретим тех, кого не звали.

Мрачный бритый басмач навскидку ударил из «буровки» по мелькнувшей в окне фигуре, люди с криком прорвали цепочку всадников, бросились врассыпную. Ответный выстрел сорвал с седла бритого бандита, и остальных всадников словно сдуло на землю — они знали, как стреляют горцы. Залегли в арыках, за камнями и низким дувалом.

— Сдавайся, изменник корана! — снова крикнул Карахан. — Если принародно покаешься и поклянешься вернуться под знамя пророка, которое подняли мы, ты еще можешь спасти свою жизнь.

— Эй, кто там лает так громко на солнечный свет? — долетел из окна насмешливый голос. — Уж не сам ли черный оборотень выполз из смрадного логова и теперь прячется за дувалом? Ну-ка, ты, упырь, вскормленный кровью народа, убийца детей, душитель свободы, торгующий родиной, покажи свою рогатую морду! Я проверю — так ли ты неуязвим, как брешут твои трусливые рабы и купленные псы!

С тех пор как объявил открытую войну революции, Кара-хан сам старался пореже пускать оружие в ход при свидетелях, но теперь, не выдержав, разрядил автомат в окно дома. Пули, брызгая каменной крошкой, с противным визгом разлетались от стены, за дувалом вскрикнула упавшая на землю женщина. Басмачи поддержали огонь главаря, двое, вскочив, попытались приблизиться к дому, но один тут же словно переломился на бегу, другой упал, стал торопливо отползать, дернулся и затих — Кара-хан видел, как чалму его заливает кровь. Каменные стены дома пулей не взять, гранатой издалека не попасть в небольшие окна, единственная глухая стена упиралась в скальный срез — осажденный дом напоминал дот.

— Надо что-то делать, Сулейман, — лежа оборотился главарь к Одноглазому. — Нам долго нельзя задерживаться.

— Хозяин, прикройте меня огнем.