В городе Ю. (Повести и рассказы)

Скромную подводную лодку лепят на Адмиралтейской верфи, оттуда она, поскольку Балтийское море торжественно объявлено безъядерным, медленно плывет через Неву, Ладогу, Свирь — за обычным буксиром, замаскированная под сарай, скользит среди лугов и стогов. Так мы и плыли.

И, наконец, скрылись в темной Сонькиной Губе. Здесь мне предстояло ставить на лодку новую связь — какую, я даже сам еще не знал... У нас это принято: о том, что делаешь, узнавать в конце.

Алехин только намекал, что такого еще не было... Это уж точно!

Пока мы плыли, Грунин только говорил мне, что я законспирироваться должен — якобы поругаться с начальством, запить, загулять.

Запросто!

Для конспирации мне даже и жилья не дали, чтобы не заподозрил никто, как меня ценит начальство.

Ночевал в каюте на лодке, а в свободное время с моим новым другом Колей-Толей ездили на моем ржавом «москвиче», у него же и купленном, по пыльным проселкам, искали жилье.

Много повидал я развалюх, да и почти целых домов, но, в основном, в деревнях, где жизнь была убогая, но сердитая... еще и тут мне справедливость наводить?

Коля-Толя куражился:

— Ты шале, что ли, хочешь найти?

Ехали из одной деревни в другую — и вдруг за кустами мелькнул длинный деревянный дом с заколоченными ржавым железом окнами.

Сердце екнуло: то! Не скажу, чтобы радостное было чувство, скорее — наоборот... Тишина. Зной. Мухи бубнят. Паутина светится на кладбищенских крестах.

— Выходим.

Бывший дом попа, как Коля-Толя объяснил. Поп сбежал отсюда лет десять назад — и не по политическим там мотивам, а просто семья не захотела здесь жить... И епархия почему-то отказалась от этой церкви. Уже полуразрушенная — в глубине, в зарослях, краснеет кирпичом. Вокруг нее — витые чугунные кресты в крапиве. Ближе к дому сменяются современными — деревянными, простыми, обходят дом с флангов. Тишина. Зной.

Здесь!

Что — здесь?

...С сельсоветом по поводу дома не возникло проблем...

Однако часто не приходилось там бывать: проклятая работа — заказ Щ-427, «Нырок». Замаскированная под обычный шельфоразведчик. Но обладающая одним неожиданным свойством: умением нырять на шестьсот метров. И «рогом», которым берет пробы грунта, нечаянно зацепляться за трансатлантический корабль. Любопытно все же: о чем они там говорят?

Все просто вроде бы, если не считать, что прошлая, Щ-426, зацепилась «рогом» за кабель, да так и не отцепилась. А вклиниваться в разговоры по кабелю, просить помощи — нет такого приказа.

Обычной лодке проще: выкинул на кабеле радиобуй, и пошел через спутник на гигагерцах! А с шестисот метров не выкинешь!

Так и задохнулись!

Какую же связь им поставить? Нет такой связи!

Ночью, вернувшись, сидел на крыльце, смотрел на темную долину, волнами спускающуюся к далекому поселку Плодовому. Вдруг оттуда замаячил зеленый огонек и, то исчезая, то появляясь, стал вроде бы ко мне приближаться.

Печень екнула... Кто бы это ко мне?

Она?

Кто-то круто едет — таксисту велел не мелочиться, счетчик не включать, и видно — из города едет: у нас тут нет такси...

Она?

Вывернув из-за последнего бугра, такси осветило фарами дом...

Геныч!

Геныч пожаловал!

После крушения Последнего Оплота Социализма — все сюда! Ромка тут уже давно, хирургом.

Обнялись с Генычем.

— Ты, говорят, шале купил? — Геныч хмуро спрашивает.

— Смотри!

— Рухнуть есть где?

— Найдем!

Таксист, недовольный, уехал. А Геныч действительно рухнул.

На следующий день была пыльная, скучная суббота. Покидали в автоприцеп гулкие бидоны, поехали на реку за водой. Геныч долго удивлялся моей жизни, потом сказал:

— Ну ты, Санчо, даешь! Пыль! Слепни! Глухомань! Кладбище! Только такой толстокожий, как ты, здесь может жить!

Всегда бесчувственным меня считал. Он — чувственный!

Привезли, естественно, не только воду. Тут и пошел душевный разговор.

Про то, как в Африке на пули напоролся, я рассказал.

— И ты мог подумать, что это я?! — Геныч вспылил. — Что я могу своего друга... — Вскочил, забегал по избе. — Видеть тебя действительно не хотел. Специально в горы уехал! Но чтобы...

— Ну, извини.

— Надо же — с негром перепутал! — все повторял.

Чтобы Геныча успокоить, раз пять гонял машину в лабаз за новыми порциями. Все казалось, этого-то хватит?! Но не хватало!

— Ты мог подумать, что я могу?! — Снова поехало. — В друга стрелять!..

— Ну... один-то раз было... вроде бы... — не выдержал я.

— Когда?! — Геныч взвился.

— Ну... на Троне Генсека...

— ...Ты мог подумать?! Эта сука бешеная в тебя палила! Еле потом обезоружил ее! Как гремучая змея — всех ненавидит!.. Кстати, тут видел ее!

— Где?

— На станции — где же еще? На поезд садилась! Вся расфуфыренная — не узнает! Спросил, как к тебе проехать, и не ответила!

— Так она ж и не знает! — радостно вскричал я.

— Да... — Геныч презрительно на меня поглядел. — Она тебя таких подлянок накидала...

— Когда?!

— А ты все к ней неровно дышишь!

— Погоди.

Выскочил в темные сени и там бешеный танец сплясал: все-таки никто на этом свете так ее не чувствует, как я!

Потом снова на станцию помчался... видимо, за выпивкой? Или зачем?