В городе Ю (Рассказы и повести)

Из мусса вдруг выпал режиссер. За ним по пояс в муссе бежала Норушка, на ходу работая взбивальной пружиной. Режиссер встал на ноги и, с подчеркнутым негодованием стряхнув с себя мусс, подошел к группе.

- Понимаете, - заговорил он с бригадиром осветителей, - хотелось бы снять кадр мягко... и в то же время экспрессионистически, понимаете?

- Чего ж не понять?.. - сказал бригадир. - Ваня, ставь десятку!

Вдруг раздался грохот. Все обернулись. В утренних лучах солнца по шоссе съезжал директор на счетах. Брякнув счетами, стряхнув с них пыль, он подошел к автору.

- Слышь, - сказал он, - у тебя тут написано: "За ночь широкий газон перед домом покрылся какими-то странными цветами - перламутровыми, закрученными, мутно-прозрачными. Они покрывали все стебли, сверху донизу". Да-а... "Он подошел ближе и увидел, что это улитки..." Женя, у нас есть улитки? - через плечо обратился он к администратору.

- Вы мне ничего не говорили, Павел Михеич! - ответил Женя, находившийся в состоянии перманентной обиды.

- Вам все надо разжевывать?! Запихивать? Вы что, не читали сценария? с преувеличенным бешенством кричал директор.

... Потом встал неразрешимый вопрос: как платить улиткам? С одной стороны, если не платить, будет присвоение заработной платы администрацией, а если платить, какой ревизор поверит, что деньги получили действительно улитки?

Сложилось положение, которое, кстати, складывается в большинстве киногрупп: еще не начав снимать, все уже ненавидели сценарий.

- Был бы еще гусь, - усмехаясь, сказал оператор, - после съемок можно было бы его съесть...

- А во Франции, знаете, едят улиток. - Автор почему-то ждал такой шутливой поддержки режиссера, но режиссер не реагировал, якобы увлеченный спором с осветителем.

Улиткам явно грозило сокращение. И главное, автор с тоской понимал, что это лишь начало.

Директор приступил к разбору следующей фразы:

- "Солнечный зайчик... неизвестно как..." Что значит - "неизвестно"? "... Неизвестно как пробравшись среди листьев, дрожал на стене дома".

Оказалось, что леса, воздвигаемые Палом Банычем, Отвалом Степанычем и Маньяком Тимофеичем, предназначались для того, чтобы солнечный зайчик мог забраться на стену и там дрожать, а саму роль зайчика поручили человеку с большим небритым лицом, в металлизированном галстучке...

Автор беспомощно обернулся, но режиссер стыдливо вертелся на краю площадки, вступая в оживленные разговоры с администраторами, костюмерами, гримерами, чего он никогда раньше не делал!

- А вы что предлагаете? - удивленно спросил автора директор.

- Ну как, все готово? - Чересчур оживленный, подошел режиссер. - Тогда поехали, пока солнышко! Зайчик тяжело полез на леса.

- Постарайтесь дрожать... более ранимо! Понимаете? - кинув взгляд на автора, сказал зайчику режиссер. Тяжело дыша, зайчик кивнул.

- Приготовились! - закричал режиссер.

- Бип! - донеслось из тонвагена.

- Мотор!

- Би-бип!

- Начали!

... Отвернувшись, автор стал вспоминать, с каким трудом он пробивал этот сценарий.

Сначала это была повесть: "За ночь широкий газон перед домом покрылся какими-то странными цветами - перламутровыми, закрученными, мутно-прозрачными. Они покрывали все стебли, сверху донизу. Он подошел ближе и увидел, что это улитки".

Он послал ее в несколько журналов и получил бодрые одинаковые отказы. Примерно через месяц он убедился, что можно спокойно посылать чистые листы бумаги - реакция будет точно такой же. Умные люди стали давать советы: к примеру, послать рукопись, переложив страницы красной икрой, - но и это не помогало.

Тогда он пошел по личным контактам. Сын крупного писателя Лукомского когда-то учился вместе с ним в институте. Перед встречей автор решил прочесть толстую книгу Лукомского "В это время". "Над лесом поднялась ракета, и в это время Петр подумал... а в это время Скворцов подумал, что Петр, наверное, не видел ракеты, а Анна в это время еще не знала". В общем, все это действительно было "в это время". Особенно попадал в точку главный герой Петр Настоящих. Все было кругло и плавно.

Придя к Лукомскому и позвонив, автор стоял перед кожаной дверью и, слюнявя нервно палец, стирал зачем-то известковые кляксы, оставшиеся на обивке после ремонта. Дверь распахнулась.

- Здрасьте! - поклонился автор.

- Ты что - ошалел? - сказал ему человек в дверях. Темные пятна в глазах рассеялись, и автор увидел, что это Сережа Лукомский, его друг, сын классика.

- Пойдем, батя в кабинете, имитирует творческий процесс, усмехнувшись, сказал Сергей.

Потея и шелушась, автор вошел к Лукомскому в кабинет. Лукомский, величественный, с седой гривой, плавно кивнул, но продолжал говорить по телефону:

- И, ради Бога, уберите забор под окнами, он мешает мне видеть дали новостроек. И потом, эти юнцы, которые бренчат под окнами на гитарах... Да. Надеюсь. Надеюсь!

Он положил трубку и всем корпусом повернулся к автору.

- Ну, юный друг, что вы нам принесли? - ободряюще улыбаясь, запел он.

- Батя! Прекрати! - сморщившись, сказал Сережа Лукомский.

Классик повернулся к нему.