В городе Ю (Рассказы и повести)

Такая довольно грустная. Рассказывал мне Дзыня про нее, что год примерно назад пережила она какой-то роман, от которого чуть не померла. Разговорились, она сама сказала:

- Да, - говорит. - И, в общем, неплохо, что это было. Теперь мне уже ничто не может быть страшно. Больно может быть, а страшно - нет. Ну, а тебе как живется?

Была у нее такая привычка: все в сторону смотреть - и глянуть вдруг прямо в душу.

Стал я ей заливать, как отчаянно я живу, как стихи ^гениальные пишу, которые не печатают...

Прошли по пустым улицам, вышли к реке. Вороны, нахохлившись, сидят вокруг полыньи.

- О, смотри! - говорю. - Вороны у полыньи греются! Воздух холоднее уже, чем вода. Колоссально.

- Может, пойдем погреемся? - Она усмехнулась.

Стал я тут говорить, чтоб не грустила она, что все будет отлично!

Зашли мы с ней погреться в какой-то подъезд. Довольно жарко там оказалось. Потом уже, не чуя ног, спустились в подвал - и так до утра оттуда не поднялись.

Потом, уже светать стало, задремала она. Сидел я рядом, смотрел, как лицо ее появляется из темноты, бормотал растроганно:

- ... Не бойся! Все будет!

Потом - она спала еще - я вышел наверх.

Снег выпал - на газонах лежит, на трамваях. Темные фигуры идут к остановкам.

Ходил в темноте, задыхаясь холодом и восторгом, и когда обратно шел неожиданно стих сочинил.

Посвящается Р. Н.

Все будет! Чувствуешь - я тут.

Немного дрожь уходит с кожи.

Не спи! Ведь через шесть минут

Мы снова захотим того же.

Похолодание - не чувств,

Похолодание погоды.

И ты не спишь, и я верчусь.

Уходят белые вагоны.

Все будет! Чувствуешь - я тут.

Нам от любви не отвертеться.

Пройдут и эти шесть минут.

Пройдут... Пройдут! Куда им деться?

Написал на листке из записной, перед Региной положил, чтобы сразу же увидела, как проснется... Когда я снова вернулся - со сливками, рогаликами, - Регина, уже подтянутая, четкая, стояла, читала стих. Потом подошла ко мне, обняла. Потом, посадив ее на такси, я брел домой... Да, как ни тяжело, а разговора начистоту не избежать!

Открыл дверь - жена нечесаная стоит в прихожей. Вдруг звонок - входит Леха с рогаликами и сливками!

- ... В чем дело?! - задал я сакраментальный вопрос.

Леха гордо выпрямился.

- Мы намерены пожениться!

Вот это да!.. Я-то, слава Богу, ничего еще не сказал, так что моральная вина ложится на них! Леха протянул мне вдруг свою мухобойку.

- Бей! - уронив руки, сказал он. - Я подлец!

- Ну что ты, Леха... - пробормотал я.

Едва сдерживая восторг, я выскочил, хлопнув дверью. Все вышло, как я втайне мечтал, причем сделал это не я, а другие!

Какой-то я виртуоз!

На работу еще заскочил. Все как раз в комнате сидели - и тут вдруг с потолка свалился плафон. Вошел я, поймал плафон, поставил на стол - и под гул восхищения исчез опять.

Теперь бы, думаю, еще от композитора избавиться, чтобы все уже деньги за песни мне капали. Жадность уже душит - сил нет! Что я - не смогу музыку писать? Кончил, слава Богу, два класса музыкальной школы - вполне достаточно.

Прихожу к композитору, говорю:

- Родной! Нам, кажется, придется расстаться!

- Почему?! - Композитор расстроился.

- Понимаешь... я влюбился в японку!

Он так голову откинул, застонал. Потом говорит:

- Ну, ладно! Я тебя люблю - и я тебя прощаю! Приходи с ней.

- Нет, - говорю. - Это невозможно! Обнял он меня.

- Ну, прощай!

И я ушел.

И Регина, кстати, тоже вскоре исчезла - уехала с Дзыней, ну, и с оркестром, понятно, на зарубежные гастроли по маршруту Рим - Нью Йорк Токио. Перед отъездом, правда, все спрашивала:

- Может, не ехать мне, а? Может, придумать что-то, остаться?

- Да ты что? - Я ей прямо сказал. - Такой шанс упустишь - всю жизнь себе потом не простишь!

В общем-то, если честно говорить, все у нас кончилось с ней. Меньше двух месяцев продолжалось, но, в общем-то, все необходимые этапы были. Просто от прежней жизни, похожей на производственный роман средней руки, с массой ненужных осложнений, искусственных трудностей, побочных линий пришел я, постепенно совершенствуясь, к жизни виртуозной и лаконичной, как японская танка:

Наша страсть пошла на убыль

На такси уж жалко рубль!

Все!

Уехала Регина, и я совсем уже с развязанными руками остался.

Ну, ты даешь, Евлампий!

Что же, думаю, мне теперь такое сотворить, чтоб небу было жарко и мне тоже? И тут гигантская мысль мне пришла: песню сделать из стиха, который я Регине посвятил!

Вскочил я в полном уже восторге - бежать, с Дзыней и с композитором делиться, но вспомнил тут, ведь нет уже их, сам же сократил этих орлят, как малопродуктивных!

Снял балалайку со стены - и песню написал. Назвал "Утро".

Немножко, конечно, совесть меня мучила, что из стихов, посвященных ей, песню сделал. Тем более - для "Романтиков"!

Крепко ругаться с ними пришлось. Видимо, общее правило: "Из песни слова не выкинешь" - не распространялось на них. Не понимают: не только слово - букву и ту нельзя выкидывать! Одно дело - "когда я на почте служил ямщиком", другое - "когда я на почте служил ящиком"!

Порвал я с "Романтиками" - мелкая сошка. А эту песню мою - "Утро" - на стадионе на празднике песни хор исполнял. Четыре тысячи мужских голосов:

Все бу-удет! Чу-увствуешь - я тут!