В гостях у Рема или разведчик из будущего

— Так, давай договариваться: ты не подслушиваешь меня, а я тебя, — пустился на поиски компромисса Шириновский.

— А какой в этом смысл? Ты и так занял мою голову и отодвинул меня на задний план, но я же никуда не делся. Отныне то, что знаю я, знаешь и ты, а то, что знаешь и думаешь ты, известно мне, — заявил ему голос.

— Ты врёшь, нацист! Не слышу я твои мысли! — возмутился Вольфович.

— Это потому, что ты стал главным. Мои мысли тебе недоступны, потому как они не имеют для тебя никакого значения! А вот твои для меня очень важны, поэтому я их и слышу. У тебя есть доступ к моей памяти, но, чтобы ты мог услышать моё мнение по какому-либо вопросу, я должен его высказать вслух. Мои возможности ограничены, а я в твоей власти.

— Гм, юлишь и изворачиваешься⁈ — Шириновский не был склонен верить кому ни попадя, да и вообще кому-то верить. Всегда, везде и во все времена политиками становились весьма циничные люди, на которых обычно новые печати негде поставить, настолько всё занято старыми.

— А шо делать? Кому сейчас легко⁈ — усмехнулся Маричев.

— Ясно… А ну, давай тогда, открывай свою память!

— Извольте, — раздалось в ответ, и перед Шириновским резко распахнулись виртуальные ворота чужого сознания.

«Чужая душа — потёмки!» — успел он подумать старой пословицей и рухнул в пучину чужой памяти.

На Шириновского обрушилась целая лавина самой разнообразной информации! Потоки мегабайтов буквально окружили его разум со всех сторон, затмили сознание, перевернув всякое представление о времени и месте. В чужой памяти он копошился довольно долго, тщательно изучая основные события из жизни Меркеля-Маричева. Пришлось даже перекладывать кое-что в свою, что сохранилась у него практически полностью. Вынырнул Шириновский лишь тогда, когда ему принесли обед.

Старая женщина, одетая в платье палатной медсестры, придвинула к нему железный передвижной столик и, поставив на него тарелку с противной даже на вид и какой-то серо-синюшней кашей, осторожно дотронулась до его лба.

— Герр Август, вы меня слышите? — спросила она его по-немецки.

— Да, — еле слышно ответил он, выныривая из памяти своего соседа по голове.

— Есть будете?

— Да.

— Пожалуйста.

Взяв в дрожащую руку тяжеленную для него сейчас ложку, он начал черпать кашу и через силу пихать в себя сваренную на воде овсянку. Хорошо хоть, она оказалась солёной. Впрочем, Шириновский быстро устал. Каждое усилие давалось ему с огромным трудом, виски постоянно пронзало болью. Вскоре он покрылся испариной, и остатки каши ему скормила с ложки старая фройляйн.

— Данке, — пробормотал еле слышно Шириновский, и сиделка ушла, оставив его, как ей казалось, в одиночестве.

В изнеможении слившись с подушкой, Шириновский вновь стал разбираться с чужой памятью, ловя обрывки чужих воспоминаний и анализируя их. «Вот попал, так попал!» — думал он, сравнивая желаемое и полученное.

Ведь просил же Боженьку не отправлять его в Германию! Угораздило же… Лучше бы в Грецию отправил, где всё есть! Впрочем, чёрный юмор того, кто направил его именно сюда, он оценил. Но ничего, внешность у него должна быть вполне арийская, хоть в зеркале он пока себя и не видел, а всё остальное приложится. У него столько опыта! Куда там этому Маричеву⁈ Тот только воевать и умел, да простейшие навыки разведчика имел. До Штирлица или ему подобных бывшему владельцу этого тела, ох, как ещё далеко.

«Эх! Опять всё с нуля начинать, опять всё с нуля…» — Шириновский мысленно схватился за голову, весь вне себя от злости. Мысли перескочили на другое. А Зюканов, если б попал сюда, что бы делал? Справился или нет? Тут на туго стянутое бинтами лицо Шириновского-Меркеля-Маричева сама собой наползла улыбка.

«Пасечник! Да что он может? Только пчёл гонять, да обещания раздавать. Там они все такие: и он, и Прохавал и прочие иже с ними деятели. Анпоилов от же. Да уж… Интересно, а что там с моей партией без меня станет? Эх… — он мысленно махнул рукой и смахнул виртуальную слезу с воображаемой щеки. — Всё похерят, как обычно! Всё, что создано непосильным трудом, свёрстано годами, собрано по крупицам, всёооо…».

И Владимир Вольфович едва не взвыл от переизбытка эмоций. Да и как иначе ему оставалось реагировать⁈ Партия — это он, а он — это вся партия!

Незаметно, погружённый во все эти мысли и переживания, он заснул. Сказалось и общее переутомление, и какая-никакая сытость. Проснулся уже к вечеру от тихого голоса старой медсестры:

— Герр Меркель, герр Меркель⁈

Шириновский нехотя открыл глаза, уставившись в её заботливое лицо.

— Да⁈ — прошептал еле слышно.

— Как вы себя чувствуете?

— Хх… хорошо.

— Доктор прописал вам таблетки, нужно принять.

— Давайте, — чуть приподнял он голову.

Медсестра вложила в рот Шириновскому-Меркелю таблетки и поднесла стакан воды. Сглотнув лекарства и судорожно втянув в себя воду, Вольфович откинулся на подушку, и тут ему в рот ненавязчиво ткнулась железная ложка. Так, гм, совсем ненавязчиво, но очень целенаправленно.

— Ешьте, герр Меркель, это вкусно и полезно.