В гостях у турок

— Да почемъ-же я зналъ, душечка!.. Мн такъ думалось.

Они стояли въ плохо освщенномъ широкомъ корридор. Баранья шапка распахнула имъ дверь въ темную комнату.

— Осамъ динары за данъ… объявила шапка цну за комнату.

IX

Кудрявый, черномазый малецъ въ опанкахъ втащилъ въ комнату дв шестириковыя свчки въ подсвчникахъ — и комната слабо освтилась. Это была большая о трехъ окнахъ комната со стнами и потолкомъ раскрашенными по трафарету клеевой краской. На потолк виднлись цвты и пальмовыя втви, по стнамъ срыя розетки въ бломъ фон. У стнъ одна противъ другой стояли дв кровати внскаго типа со спинками изъ листоваго желза, раскрашенными какъ подносы. Перины и подушки на кроватяхъ были прикрыты пестрыми сербскими коврами. Мебель была тоже внская, легкая, съ привязными жиденькими подушками къ сиднью, на выкрашеннномъ сурикомъ полу лежалъ небольшой мохнатый коверъ. Въ углу помщалась маленькая изразцовая печка. Показавъ комнату, баранья шапка спросила:

— Добре, господине?

— Добре-то, добре… отвчалъ Николай Ивановичъ, посмотрвъ по сторонамъ, но ужъ очень темно. — Нельзя-ли намъ лампу подать? Есть у васъ лампа?

— Есте, есте… Има, господине, о твчала шапка. — Дакле съ Богомъ, видтьемо се (т. е. до свиданья), поклонилась она и хотла уходить.

— Стой, стой! остановилъ шапку Николай Ивановичъ. — Мы сейчасъ умоемся, да надо будетъ намъ пость и хорошенько чаю напиться, по русски, знаешь, настоящимъ образомъ, на православный славянскій манеръ, съ самоваромъ. Понялъ?

Баранья шапка слушала и хлопала глазами.

— Не понялъ. Вотъ поди-жъ ты, кажись ужъ настоящіе славяне, а по русски иное совсмъ не понимаютъ, сказалъ Николай Ивановичъ жен. — Ясти, ясти… Азъ ясти хощу… началъ онъ ломать языкъ, обратясь снова къ шапк, раскрылъ ротъ и показалъ туда пальцемъ.

— Има, господине… кивнула шапка.

— Да что има-то? Карта есть? Принеси карту кушанья и винъ!

— Одна, господине… Упутъ… (т. е. сейчасъ) поклонилась шапка и исчезла.

Супруги начали приготовляться къ умыванью, но только что Глафира Семеновна сняла съ себя лифъ и платье, какъ раздался сильный стукъ въ дверь.

— Кто тамъ? Погоди! Карту потомъ подашь. Прежде дай помыться! крикнулъ Николай Ивановичъ, думая, что это баранья шапка съ картой кушаній, и снялъ съ себя пиджакъ.

Стукъ повторился.

— Говорятъ теб, подожди! Не умрешь тамъ.

Николай Ивановичъ снялъ рукавчики и сталъ намыливать себ руки. Стучать продолжали.

— Врешь, врешь! Надъ тобой не каплетъ, отвчалъ Николай Ивановичъ и началъ мыть лицо.

Стукъ усиливался и бормотали два голоса.

— Вотъ неймется-то! Ну, прислуга! Ломятся да и шабашъ!

Николай Ивановичъ наскоро смылъ мыло съ лица и пріотворилъ дверь. Въ корридор стоялъ извощикъ, которому не заплатили еще денегъ за привозъ съ желзнодорожной станціи. Его привелъ носастый войникъ, который халъ на козлахъ.

— Батюшки! Извощику-то мы и забыли въ попыхахъ заплатить деньги! воскликнулъ Николай Ивановичъ. — Но ты здсь, эфіопская морда, зачмъ? обратился онъ къ войнику.

Бормоталъ что-то по сербски извощикъ, бормоталъ что-то и войникъ, но Николай Ивановичъ ничего не понималъ.

— Сейчасъ. Дай мн только утереться-то. Видишь, я мокрый, сказалъ онъ извощику и показалъ полотенце. — Глаша! Чмъ я съ извощикомъ расчитаюсь? У меня ни копйки сербскихъ денегъ, обратился онъ къ жен, которая плескалась въ чашк.

— Да дай ему рубль, а онъ теб сдачи сдастъ. — Неужто ужъ сербы-то нашего рубля не знаютъ? Вдь братья славяне, отвчала Глафира Семеновна.

Николай Ивановичъ отерся полотенцемъ, досталъ рублевую бумажку, и подойдя съ полуотворенной двери, сказалъ извощику:

— Братушка! Вотъ теб нашъ русскій рубль. У меня нтъ сербскихъ денегъ. Возьмешь рубль?

Извощикъ посмотрлъ на протянутую ему рублевую бумажку и отмахнулся.

— Айа, айа. Треба три динары (т. е. нтъ, нтъ. Надо три динара), сказалъ онъ.

— Фу, ты лшій! Да если у меня нтъ динаровъ! Ну, размняешь завтра на свои динары. Три динара… Я теб больше даю. Я даю рубль. Твой динаръ — четвертакъ, а я теб четыре четвертака даю! Бери ужъ безъ сдачи. Чортъ съ тобой!

Опять протянута рублевая бумажка, Опять замахалъ руками извощикъ, попятился и заговорилъ что-то по-сербски.

— Не беретъ, черномазый, отнесся Николай Ивановичъ къ жен. — Вотъ они братья-то славяне! Даже нашего русскаго рубля не знаютъ. Спасали, спасали ихъ, а они отъ русскаго рубля отказываются. Я не знаю, что теперь и длать?

— Да дай ему гульденъ. Авось, возьметъ. Вдь на станціи австрійскими деньгами расчитывался-же, сказала Глафира Семеновна, обтирая лицо, шею и руки полотенцемъ.

— Да у меня и гульдена нтъ. Въ томъ-то и дло. что я на станціи вс австрійскія деньги роздалъ.

— У меня есть. Два гульдена осталось. Вотъ теб.

И Глафира Семеновна подала мужу новенькій гульденъ.

— Братушка! А гульденъ возьмешь? спросилъ Николай Ивановичъ извощика, протягивая ему монету.

Тотъ взялъ гульденъ и сказалъ:

— Малко. Іоштъ треба. Се два съ половина динары…

— Мало ему. Нтъ-ли у тебя хоть сколько нибудь австрійской мелочи? спросилъ Николай Ивановичъ.

Глафира Семеновна подала ему нсколько никелевыхъ австрійскихъ монетокъ. Николай Ивановичъ прибавилъ ихъ къ гульдену.