В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

– Бакшиш сорвать хочет, бакшиш. Не ходите, – остановил супругов Нюренберг и начал перебраниваться по- турецки с халатником, но супруги все-таки пошли за халатником.

Против главного входа он остановился, указал рукой на стену и прищелкнул языком. Здесь на стене, над аркой, удаленной от купола, в полумраке, супруги увидели сохранившееся незамазанным изображение Святого Духа в виде голубя. Халатник, показав изображение, протянул уже руку и говорил:

– Бакшиш, эфендим.

– Видите, видите!.. – вскричал Нюренберг. – Вот уж он просит на чай. А зачем? Я сам вам все покажу. Я всякого уголки Ая-София еще лучше его знаю.

Но халатник не отставал и, заискивающе улыбаясь, твердил: «Бакшиш, эфендим».

Николай Иванович сунул ему в руку серебряную монетку в два пиастра.

– Если вы будете давать здесь всякому старого дьячок – о, вы много денег отдадите, – продолжал Нюренберг, подвел супругов к белой стене и указал на слабый оттиск руки с пятью растопыренными пальцами. – Когда турецкого войско взяло Константинополь, султан въехал в Ая-София верхом по трупам несчастного христиане, и вот на этого самого стена приложил своего рука с кровью, – рассказывал он. – И вот этого рука. Вы можете ее видеть. Вот пальцы.

– И так с тех пор пятно и осталось? – недоверчиво спросила Глафира Семеновна.

– Так и осталось, – подмигнул Нюренберг и улыбнулся.

А Николай Иванович сделал несколько шагов к алтарному месту и уже рассматривал две гигантских свечи, высящиеся по правую и левую сторону алтаря, и манил к себе жену.

– Глаша! Смотри, свечи-то! – указывал он ей, пораженный.

– Да разве это свечи? Это колонны, – отвечала Глафира Семеновна.

– Свечи, свечи, мадам, – подтвердил Нюренберг. – И представьте себе, из самого чистого воск.

Перед супругами были две колоссальных свечи в четыре-пять саженей вышины и такого объема в толщину, что двум взрослым людям еле-еле представлялась возможность обнять их.

– Ну, у нас на матушке-Руси, я думаю, еще ни один купец таких свечей не ставил, – торжественно произнес Николай Иванович. – Послушайте, Нюренберг, как же они зажигаются?

– О, на этого есть особого лестницы. Эти свечи зажигают только в самого большущего праздники.

– Да неужели они все из воска? Я думаю, там в середине дерево, – усомнилась Глафира Семеновна.

– Пс… Что вы, мадам! В мусульманского мечеть может по закону гореть только настоящего воск и оливкового масло. А другого материал – ни-ни.

И Нюренберг сделал отрицательный жест рукой.

– Хотите турецкого хорошего ковры смотреть? – спросил он. – Здесь есть на полу прикрытого циновками ковры, которые десять, пятнадцать, двадцать тысяч пиастров стоит.

Николай Иванович взглянул на жену и ответил:

– Ну что ковры? Бог с ними! Мечеть осмотрели – с нас и довольно.

Подтвердила это и Глафира Семеновна, прибавив:

– Ведь мы не англичане. Нам не надо каждый кирпичик на каждой колонне рассматривать или плиты пола считать. Мы так… в общем… Видели Софию снаружи и изнутри – ну и довольно. Где выход?

Они пошли к выходу из мечети. К ним подскочил еще халатник и тоже таинственно манил их куда-то, но они уже не реагировали на него, и Николай Иванович только отмахнулся. Возвращаясь к выходу, соломенные туфли он уже нес в руках, но никто на это его вольнодумство не обращал внимания.

– Свечи уж очень удивительны! Замечательные свечи! Царь-свечи! Как эти свечи отливали – вот что любопытно! – повторял он несколько раз.

При выходе их окружили халатники и просили бакшиш. Просил себе бакшиш мальчик, у которого хранились калоши и трость. Просил бакшиш старик с ларчиком, продавший им входной билет.

– Давать или не давать? – спрашивал Нюренберг. – Ведь из-за того и входного плата установлена во всякого мечеть, чтоб не давать бакшиш.

– Дайте понемногу. Ну их… – сказал Николай Иванович. – Пусть церковные крысы попользуются.

Нюренберг принялся раздавать направо и налево мелочь.

Мы еще и не водопроводчики!

Лошади вывозили коляску супругов Ивановых из переулка опять на площадь. По узкому переулку коляска ехала шагом, а около нее бежали нищие с паперти Ая-София, взрослые и дети, оборванные, покрытые струпьями, и просили бакшиш. Николай Иванович раскидал им все имевшиеся у него медные деньги.

– А что эти нищие только турки? – спросил он сидевшего на козлах проводника.

– О нет! – отвечал Нюренберг. – Тут есть и цыганского дети, и славянского, и армянского, и греческого.

– И турки им позволяют просить милостыню на своих папертях?

– О, турки все позволяют! Турки давно уже чувствуют, что они теперь в Константинополе не свои.

– То есть как это?

– Каждого час ждут, что их Константинополь кто- нибудь возьмет.

– Ну?! Кто же его может взять без войны?

Нюренберг обернулся, улыбнулся и проговорил:

– Да ведь он уж и сейчас взят Европой. Нашего падишах сидит здесь только для виду и никакого своего воля не имеет, а что русского, английского и австрийского посланники скажут – тому и быть. И турки этого очень хорошо понимают. Ну вот… Посмотрите еще раз на Ая- Софию снаружи, – сказал он, когда коляска выехала на площадь.