В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

– Узнал принц персидский, что девушка умерла, взял ятаган и хотел убить себя, дюша мой. Взял ятаган и думает: «Попрошу я у султана, чтоб мне с его девушка проститься». Подал прошение, и султан позволил ему с девушка проститься. Сейчас принц подъехал в своего корабль к башне, вошел в комната и видит, что лежит на постели девушка, а сама как живой лежит и только на щека маленький пятнышко от змеи. Принц подошел, хотел поцеловать девушка и думает: «Возьму я этот яд от змеи из щека девушка себе в рот и тоже умру от змеи». Поцеловал девушка в щека, в самого пятнышко, и стал сосать со щека яд от змеи. Яд пососал и вдруг видит, что девушка жива. Встает эта девушка и говорит ему: «Спасибо, дюша мой, спасибо тебе, принц, сердце мое, ты спас меня от смерть. Ах, где мой папенька-султан? Пусть он придет и скажет ему сам от своего души спасибо».

– Ну и кончилось все свадьбой? – перебила Карапета Глафира Семеновна.

– Да, свадьбой. А ты почем знаешь, мадам, дюша мой? – удивился Карапет.

– Так всегда сказки кончаются.

– Верно, свадьбой. Ну, султан отдал своя девочка замуж за принц персидский, а башня так и осталась называться «Девочкова башня». Вот и все. Теперь в ней морской заптий живут и чиновники от турецки таможня.

Пароход миновал Кис-Кулеси, или Леандрову башню, и приближался к малоазиатскому берегу. Дома Скутари, расположенные по нагорью, очень ясно уже вырисовывались среди зелени кипарисов. Николаю Ивановичу сильно хотелось юркнуть с Карапетом в буфет и выпить коньяку, чтобы поправить больную голову, но он не мог этого сделать при жене, так как она его не отпустила бы, поэтому он прибегнул к хитрости, чтобы удалить ее, и сказал:

– А любопытно бы знать, как здесь на турецких пароходах дамские каюты выглядят и как ведут себя там турчанки.

– Выдумай еще что-нибудь! – огрызнулась на него жена. – Вот человек-то! Только о женщинах и мечтает. И не стыдится при жене говорить!

– Душечка, да я не про себя. Туда ведь мужчин не пускают. Ты мне договорить не дала. Я про тебя… Тебе туда, как женщине, вход не воспрещен, так вот ты сходила бы туда, посмотрела, а потом и рассказала бы мне как и что… Это очень любопытно иметь понятие о быте этих несчастных затворниц. Наверное, они там, в каюте, без вуалей и сидят не стесняясь. Тебе и самой должно быть это интересно. Сходи-ка, милая.

– Пожалуй… – отвечала Глафира Семеновна. – Только отчего тебя так женщины интересуют?

– Да ведь быт. Как же иначе их быт узнаешь? А ведь мы ездим повсюду, как туристы.

– Ну хорошо.

Глафира Семеновна стала сходить с верхней палубы. Николай Иванович торжествовал в душе, и только что жена скрылась, сейчас же он ткнул в бок Карапета и сказал ему:

– Пойдем скорей в буфет! Хватим скорей по коньячку. Голова ужас как трещит после вчерашнего! Где здесь буфет? Веди скорей.

Армянин схватился за бока и разразился хохотом.

– Ловко, дюша мой! О, какой ты хитрый человек, эфендим! – восклицал он. – Совсем хитрый! Как хорошо ты послал своя жена от нас в дамский каюта!

– Да веди же скорей в буфет!

– Пойдем, пойдем, – потащил Карапет Николая Ивановича. – Знаешь, дюша мой, когда у меня была жива свой жена, я тоже так делал. Так тоже, как ты, дюша мой, эфендим.

Николай Иванович так торопился, что поскользнулся, оборвался с двух ступеней, и только ухватившись за поручни, не свалился с лестницы.

Вот и буфет, состоящий из стойки с целой горкой бутылок и помещающийся во втором классе. За стойкой феска в усах и со столь излюбленными турками четками на руке. Тут же керосиновый таган со стоящим на нем громадным медным кофейником. На стойке, кроме бутылок, закуски на маленьких блюдцах, отпускающиеся к вину в придачу: маринованная в уксусе морковь, накрошенные томаты, лимон, нарезанный на куски, корни сырой петрушки и винные ягоды.

– Два коньяк, – сказал феске с четками Николай Иванович, показал два пальца и прибавил, обратясь к Карапету: – Скажи ему, чтоб дал рюмки побольше.

Феска выдвинула два объемистых бокальчика из толстого стекла и налила их наполовину коньяком.

– Что ж он половину-то наливает? Что за манера такая! – снова сказал Карапету Николай Иванович.

– Это турецкого учтивость, дюша мой. Здесь всегда так… – пояснил Карапет. – Пей.

– Хороша учтивость! Налил полрюмки, а возьмет за цельную.

– Нет-нет, он и возьмет сколько надо. Так и цена тут за полрюмка.

Они выпили.

– Надо повторить, – торопился Николай Иванович, закусывая лимоном, потребовал еще, выпил, просил Карапета скорей рассчитаться за выпитое и побежал в первый класс, где и поместился смиренно на складном железном стуле.

Только что он успел прожевать корку лимона, как уже появилась Глафира Семеновна.

– Была и видела, – сообщила она мужу о женской каюте. – Ничего особенного в этих турчанках. Намазаны так, что с лица чуть не сыплется. И все что-нибудь жуют: или фисташки, или карамель. А где же наш армяшка? – спросила она.

– Здесь, здесь, мадам, барыня сударыня, – откликнулся сзади ее Карапет. – Сейчас Скутари. Пойдем на палубу. Сейчас нам выходить, дюша мой.

Пароход убавлял ход.

Попираем азиатскую землю