– Без четырех углов дом не строится, Степан Мефодьич! – восклицал Николай Иванович после третьей рюмки. – Мы еще икрой не закусывали.
– О, как мне все эти ваши русские присловья напоминают Москву, где я провел мои лучшие годы жизни, студенческие годы! И надо бы отказаться от четвертой, но после этих русских присловий – не могу, – отвечал прокурор.
При четвертой рюмке Глафира Семеновна начала уже коситься на мужа и прокурора и заметила:
– Да кушайте вы прежде бульон-то. Он и так уж холодный, а вы его заморозите.
– Ничего. Холодный бульон иногда даже лучше, – дал ответ Николай Иванович. – Вот мы еще по пятой вонзим в себя, да и за бульон…
– Нет, нет! Я больше уж не могу… – стал отказываться прокурор.
– Да ведь какие рюмки-то маленькие! Разве это рюмки! Ведь это ликер пить, а не водку. Нельзя, нельзя, Степан Мефодьич, отказываться от пятой. Пятая – крыша. Где же это видано, чтобы дом о четырех углах был без крыши!
Прокурор улыбнулся Глафире Семеновне хмельными глазами, развел руками и произнес:
– Представьте, сударыня, ведь уговорил меня ваш муж. Уговорил! Против таких аргументов не могу отказаться. Действительно, дому нельзя быть без крыши! О, русские присловья, русские присловья! Когда-то болгарский язык выработает себе что-нибудь подобное! Выпьемте и примемся за бульон.
Было выпито по пятой. Николай Иванович и прокурор затем вылили в себя по чашке бульону и принялись за скумбрию.
Коридорный внес бокалы и бутылку шампанского.
– Боже мой! Да вы и в самом деле шампанского заказали! Ведь это будет чисто лукулловский пир! – воскликнул прокурор. – Напрасно, напрасно.
– Что за напрасно! Я рад-радехонек, что цел-то остался! Ведь я думал, что вы меня заарестуете, – отвечал Николай Иванович.
Прокурор пожал плечами.
– Откуда вам могли такие мрачные мысли прийти! – сказал он.
– А вот подите же, пришли! Ведь меня, должен вам сказать, здешние газетные репортеры за какого-то русского дипломатического агента приняли, были и здесь в гостинице, ловили меня и по ресторанам и расспрашивали, что я думаю про нынешнюю Болгарию, что я заметил особенное в Софии, а я их не разубеждал, что я простой русский путешественник. Ведь сегодня, я думаю, уж обо всем этом есть в газетах, – рассказывал Николай Иванович.
– Любопытно прочесть. Надо послать за газетами, – сказал прокурор.
– Потом, потом… На железной дороге купим. Ведь теперь некогда читать. Теперь, господин прокурор, пить да есть надо.
– Опять прокурор!
– Виноват, Степан Мефодьич. А ведь рыбка-то плавала! – вдруг воскликнул Николай Иванович, доедая скумбрию, и схватился за бутылку шампанского. – Ведь рыбка- то плавала, а потому и нам посуху-то нечего бродить. Надо промочить себя.
И он принялся разливать шампанское в бокалы.
– За здоровье дорогой хозяйки! – возгласил прокурор, принимая бокал с вином и чокаясь с Глафирой Семеновной. – Ужасно только мне совестно, что я, пользуясь от вас таким радушным гостеприимством, не в состоянии отплатить вам тем же, ибо сегодня после полудня уезжаю.
– Куда? – спросил Николай Иванович.
– В Филиппополь. Ведь я, кажется, говорил вам давеча, когда вошел, что уезжаю к себе в Филиппополь. Да, говорил.
– Это когда вы вошли-то? Батюшка! До того ли мне тогда было, чтобы что-нибудь слышать и понимать! Я дрожал как осиновый лист, – отвечал Николай Иванович и спросил: – А в Филиппополь по той же дороге, что и в Константинополь?
– Да как же! Едущим в Константинополь нельзя миновать Филиппополь.
– Вот и отлично. Значит, после завтрака вместе и поедем. Глафира Семеновна! Слышишь, какая приятная компания нам предстоит в дороге! Не станем и мы откладывать наш отъезд из Софии. Ведь мы здесь уж все видели, что здесь есть и что можно видеть. О, как все это хорошо устраивается, – восторгался Николай Иванович, произнося слова уже несколько заплетающимся от выпитого языком. – В дорогу захватим винца…
– Вот это винцо-то и позвольте мне захватить в дорогу, – сказал прокурор. – Тогда я буду иметь хоть маленькую возможность отплатить вам за гостеприимство.
– Э, что за счеты! Только бы было вино, а там чье оно – зачем разбирать! Брат-славянин! Ведь рыбка-то плавала! – опять воскликнул Николай Иванович.
Прокурор в восторге воздел руки кверху.
– О, русские присловья, русские присловья! – опять воскликнул он. – Ну, как при них откажешься пить! Они имеют магическое действие на волю человека! Выпьемте, Николай Иванович! Поднимаю здравицу за единение братьев-славян! За тесную дружбу!
– Живио! – закричал Николай Иванович. – Глаша! Пей!
Глафира Семеновна, смотревшая уже исподлобья на расходившихся мужа и гостя, неохотно взялась за бокал. Она не любила, когда муж ее бывал пьян, а теперь от выпитого вина у него уже даже перекосило глаза. Прокурор, тоже с посоловевшими глазами, так чокнулся с ней, что даже расплескал ее вино, выпил до дна и принялся уничтожать совсем уже остывший бифштекс с солеными оливками.
Николай Иванович вновь разливал по бокалам вино и восклицал:
– За здоровье славянских женщин! Живио!
Знай наших