А саму ее сон так и клонил. Валерьяна сделала свое дело. Нервы были спокойны… Перед станцией Узункьопрю англичанин уже спал и подхрапывал. Глафира Семеновна все еще бодрилась. Дабы чем-нибудь занять себя, она сделала себе бутерброды из дорожной провизии и принялась кушать. К ней присоединился супруг, и они отлично поужинали. Сытый желудок стал еще больше клонить ее ко сну.
– Неудержимо спать хочу, и если усну, пожалуйста, хоть ты-то не спи и разбуди меня на следующей станции, – сказала мужу Глафира Семеновна.
– Хорошо, хорошо! Непременно разбужу.
Она закутала голову платком и, сидя, прислонилась к подушке, а через несколько минут уж спала.
Николай Иванович бодрствовал, но и его клонил сон. Дабы не уснуть, он курил, но вот у него и окурок вывалился из руки, до того его одолевала дремота. Он слышал, как при остановке выкрикивали станцию Павловской, а дальше уже ничего не слышал. Он спал.
Так проехали много станций. Глафира Семеновна проснулась первая. Открыла глаза и, к ужасу своему, увидала, что Николай Иванович свалился на англичанина и оба они спят. Свечи англичанина погашены. Светает. Поезд стоит на какой-то станции. Она посмотрела в окно и увидала, что надпись на станционном доме гласит «Kabakdschi» («Кабакджи»). Опустив стекло, она стала спрашивать по-французски бородатого красивого турка в феске:
– Черкеской? Станция Черкеской далеко еще?
– Проехали, мадам, станцию Черкескиой, – отвечал турок тоже по-французски и отдал ей честь по-турецки, приложив ладонь руки к феске на лбу.
– Ну, слава богу! Миновала опасность! – произнесла Глафира Семеновна, усаживаясь на место и крестясь.
«А мой караульщик-то хорош!» – подумала она про спящего мужа и принялась будить его.
На подступах к Константинополю
Разбудив мужа, Глафира Семеновна накинулась на него, упрекая, зачем он спал.
– Нечего сказать, хорош караульщик! В самом-то опасном месте и заснул. Ну, можно ли после этого на тебя, бесстыдника, в чем-нибудь положиться! – говорила она.
– Да ведь благополучно проехали, так чего ж ты кричишь! – отвечал Николай Иванович, потягиваясь.
– Но ведь могло случиться и не благополучно, а ты дрыхнешь. Ах, все это коньяк проклятый!
– Да всего только по одной рюмочке с англичанином мы и выпили.
– Выпьешь ты одну рюмочку, как же… Знаю я тебя! Ах, как я рада, что наконец-то мы подъезжаем к такому городу, где все эти коньяки уж по закону запрещены! – вздохнула Глафира Семеновна.
От возгласов ее проснулся и англичанин.
– Черкеской? – спросил он, щурясь и зевая.
– Какое! Проехали. Давно уж проехали! Пассе… Дежа пассе Черкеской! – махнула рукой Глафира Семеновна и прибавила: – Тоже хорош караульщик, минога длинная!
– Кель статьон апрезан?[54]
– спросил англичанин.– Кабакдже… Извольте, запомнила… Вам, обоим пьяницам, особенно должно быть мило это название станции.
– Кабакджи?.. Ce ca… Сейчас будет знаменитая Анастастева стена, – сказал англичанин по-английски и перевел слова «Анастасиева стена» по-французски и по-немецки и стал рассказывать о построении ее в эпоху византийского владычества для защиты от набегов варваров. – Стена эта тянется от Черного моря до Мраморного и от Мраморного до Эгейского… – повествовал он по-английски, смотря в окно вагона и отыскивая по пути остатки стены. – Вуаля… – указал он на развалины четырехугольной башни, видневшейся вдали при свете восходящего солнца.
Супруги слушали его и ничего не понимали. Англичанин взял нарядный путеводитель и уткнулся в него носом. Вот и станция Чатальджа. Глафира Семеновна взглянула на часы на станции. Европейский циферблат часов показывал половину седьмого.
– Скоро мы будем в Константинополе? – задала англичанину Глафира Семеновна вопрос по-французски.
– В девять с половиной. Через три часа, – отвечал он и продолжал смотреть в путеводитель. – Здесь вообще по пути очень много остатков римских и византийских построек, – продолжал он бормотать по-английски, когда поезд отъехал от станции Чатальджа, и вскоре, увидав в окно группу каких-то камней, за которыми виднелась каменная арка и полоса воды, произнес по-французски: – Римский мост… Древний римский мост через реку Карасу…
Далее показались опять развалины Анастасиевой стены, на которые не преминул указать англичанин, но супруги относились к рассказам его невнимательно. Поезд бежал по песчаной, невозделанной местности, горы исчезли, и лишь вдали виднелись голые темные холмы, ласкающие взор белые деревушки также не показывались, и путь не представлял ничего интересного. Супруги подняли вопрос, где бы им остановиться в Константинополе.
– Непременно надо в какой-нибудь европейской гостинице остановиться, – говорила Глафира Семеновна. – У турок я ни за что не остановлюсь. Они такие женолюбивые… Все может случиться. Захватят да и уведут куда-нибудь. Просто в гарем продадут.
Николай Иванович улыбнулся.
– Полно, милая, – сказал он. – Прокурор рассказывал, что Константинополь в своих европейских кварталах совсем европейский город.