В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Вот и турецкая станция Мустафа-Паша. Поезд как тихо шел, так тихо же и остановился у платформы. Над входом в станционный дом оттоманский герб из рога луны с надписью турецкой вязью, направо и налево от входа двое часов на стене – с турецким счислением и с европейским. На платформе мелькали фески при форменных сюртуках с красными и зелеными петлицами. Железнодорожная прислуга и носильщики в синих турецких куртках, широких шароварах и цветных поясах. У носильщиков фески вокруг головы по лбу обвязаны бумажными платками, образуя что-то вроде чалмы. Почти у всех фонари в руках.

«Надо разбудить Глашу. Сейчас будут наши вещи смотреть», – решил Николай Иванович и только что хотел направиться в купе, как в коридор уже вошла целая толпа фесок с фонарями. Ими предводительствовал красивый молодой турок в сине-сером пальто с зелеными жгутами на плечах. Он, обратясь к Николаю Ивановичу, заговорил по-французски.

– Ваш багаж, монсье… Ваши саквояжи позвольте посмотреть, пожалуйста…

– Вот они… – распахнул дверь в купе Николай Иванович и стал будить жену: – Глаша! Таможня… Проснись, пожалуйста…

– Это ваша мадам? – спросил по-французски таможенный чиновник с зелеными жгутами, кивая на Глафиру Семеновну. – Не будите ее, не надо. Мы и так обойдемся, – прибавил он и стал налеплять на лежавшие на скамейках вещи таможенные ярлыки, но Глафира Семеновна уже проснулась, открыла глаза, быстро вскочила со скамейки и, видя человек пять в фесках и с фонарями, испуганно закричала:

– Что это? Разбойники? О господи! Николай Иванович! Где ты?

– Здесь! Здесь я! – откликнулся Николай Иванович, протискиваясь сквозь толпу. – Успокойся, душечка, это не разбойники, а таможенные! Тут таможня турецкая.

Но с Глафирой Семеновной сделалась уже истерика. Плача навзрыд, она прижалась к углу купе и, держа руки на груди, по-русски умоляла окружающих ее:

– Возьмите все, все, что у нас есть, но только, бога ради, не уводите нас в плен!

Таможенный чиновник растерялся и не знал, что делать.

– Мадам… Мадам… Бога ради, успокойтесь!.. Простите, что мы вас напугали, но ведь нельзя же было иначе… Мы обязаны… – бормотал он по-французски.

– Глаша! Глаша! Приди в себя, матушка! Это не разбойники, а благородные турки, – кричал в свою очередь Николай Иванович, но тщетно.

Услыхав французскую речь, Глафира Семеновна и сама обратилась к чиновнику по-французски:

– Мосье ле бриган! Прене тус, тус… Вуаля!

Она схватила дорожную сумку мужа, лежавшую на скамейке, где были деньги, и совала ее в руки чиновника. Тот не брал и смущенно пятился из вагона.

– Глаша! Сумасшедшая! Да что ты делаешь! Говорят тебе, что это чиновники, а не разбойники! – закричал Николай Иванович благим матом и вырвал свою сумку из рук жены.

Чиновник сунул ему в руку несколько таможенных ярлычков, пробормотал по-французски: «Налепите потом сами» – и быстро вышел со своей свитой из купе.

Глафира Семеновна продолжала рыдать. Николай Иванович, как мог, успокаивал ее, налил в стакан из чайника холодного чаю и совал стакан к ее губам.

Наконец, в купе вагона вскочил сосед их англичанин с флаконом спирта в руке и тыкал его Глафире Семеновне в нос, тоже бормоча что-то и по-французски, и по-английски, и по-немецки.

В компании англичанина

Нашатырный спирт и одеколон, принесенные англичанином, сделали свое дело, хотя Глафира Семеновна успокоилась не сразу. Придя в себя, она тотчас же набросилась на мужа, что он не разбудил ее перед таможней и не предупредил, что будет осмотр вещей, и награждала его эпитетами вроде «дурака», «олуха», «пьяницы».

– Душечка, перед посторонними-то! – кивнул Николай Иванович жене на англичанина.

– Эка важность! Все равно он по-русски ничего не понимает, – отвечала та.

– Но все же по тону может догадаться, что ругаешься.

– Ах, мне не до тону! Я чуть не умерла со страха. А все вследствие тебя, бесстыдника! Знать, что я так настроена, жду ужасов, и не предупредить! А тут вдруг врывается целая толпа зверских физиономий в фесках, с фонарями.

– И вовсе не толпа, а всего трое, и вовсе не ворвались, а вошли самым учтивым, тихим образом, – возражал Николай Иванович. – Уж такого-то деликатного таможенного чиновника, как этот турок, поискать да поискать. Он сам испугался, когда увидал, что перепугал тебя.

– Молчи, пожалуйста. Болван был, болваном и останешься.

– А что же, не деликатный, что ли? Даже осматривать ничего не стал, а сунул мне в руку ярлычки, чтобы я сам налепил на наши вещи. На вот, налепи на свой баул и на корзинку.

– Можешь налепить себе на лоб, – оттолкнула Глафира Семеновна руку мужа с ярлыками. – Пусть все видят, что ты вещь, истукан, а не муж пассажирки.

А англичанин продолжал сидеть в их купе и держал в руках два флакона. Глафира Семеновна спохватилась и принялась благодарить его.

– А вас, сэр, мерси, гран мерси пур вотр эмаблите… – сказала она.

– О, мадам!..

Англичанин осклабился и, поклонившись, прижал руки с флаконами к сердцу.