В гостях у турок

— Угрозы? О, матушка, слышалъ я это и ужъ мнѣ надоѣло! Понимаешь ты: я для здоровья, для здоровья, — подскочилъ къ Глафирѣ Семеновнѣ супругъ.

Карапетъ видѣлъ надвигающуюся грозу и колебался идти въ буфетъ.

— Такъ ты хочешь коньяку, дюша мой? — спросилъ онъ.

— Постой! Мы къ какому берегу теперь подъѣзжаемъ: съ азіатскому или европейскому?

— Къ азіятски берегъ, дюша мой, къ азіятскій… Пристань Бейкосъ.

— Ну, такъ коньякъ оставь. У азіатскаго берега надо выпить азіатскаго. Какъ эта-то турецкая-то выпивка называется? Ахъ, да — мастика. Валяй мастики два сосудика.

Армянинъ побѣжалъ въ буфетъ. Глафира Семеновна молчала. Она вынула изъ кармана носовой платокъ и подсунула его подъ вуаль. Очевидно, она плакала.

— Душечка, не стѣсняй ты моей свободы. Дай мнѣ полечиться, — обратился къ ней мужъ. — Вѣдь я тебя не стѣсняю, ни въ чемъ не стѣсняю. Вонъ турки сидятъ… Поговори съ ними и развлекись… Да вонъ и этотъ лимонный въ чалмѣ… - кивнулъ онъ на евнуха. — Можетъ быть, онъ говоритъ по-французски… Поговори съ нимъ: поразспроси его о турецкихъ дамахъ… о ихъ жизни… Это такъ интересно.

— Мерзавецъ! — воскликнула Глафира Семеновна слезливымъ голосомъ.

Появились Карапетъ и буфетный слуга. Слуга несъ на подносѣ двѣ стопочки изъ толстаго стекла, на половину наполненныя хрустальнымъ ликеромъ. Тутъ-же стояла тарелочка съ маринованной морковью и петрушкой. Подъѣзжали къ пристани Бейкосъ.

— За Азію! За здоровье Азіи! — возгласилъ Николай Ивановичъ, взявъ рюмку съ подноса, чокнулся съ Карапетомъ, выпилъ и принялся закусывать морковью, беря ее съ блюдечка пальцами, такъ какъ вилки не полагалось.

А пароходъ, высадивъ въ Бейкосѣ пассажировъ и взявъ новыхъ, отчалилъ ужъ отъ пристани, и направился наискосокъ къ европейскому берегу.

— Въ Европу теперь ѣдемъ? — спросилъ Николай Ивановичъ Карапета, уничтожающаго куски маринованной петрушки съ тарелки.

— Въ Европу, дюша мой, — кивнулъ тотъ.

— Такъ вели этому виночерпію чего нибудь европейскаго принести по рюмкѣ. Нельзя-же, въ самомъ дѣлѣ, Европу обидѣть! Европа наша, родная. А то за Азію пили, а…

— О, дюша мой, эфендимъ, какого ты политическаго человѣкъ! — перебилъ Николая Ивановича Карапетъ. — Коньяку велѣть?

— Да конечно-же, коньяку!

Армянинъ заговорилъ что-то по-турецки, приказывая слугѣ. Слуга приложилъ ладонь одной свободной руки съ фескѣ, къ сердцу и скрылся съ палубы.

— Къ какой пристани теперь подъѣзжаемъ? — спросилъ Николай Ивановичъ армянина.

— О, самаго знаменитаго пристань, знаменитаго мѣста! Буюкдере. Тутъ все посланники живутъ и аристократы отъ дипломатическій корпусъ. Здѣсь ихъ дачи и лѣтомъ они всѣ тутъ живутъ, — отвѣчалъ армянинъ.

— Съ особеннымъ удовольствіемъ выпью передъ такимъ мѣстомъ! — воскликнулъ Николай Ивановичъ.

XCIV

— Вотъ дворцы отъ посланники… Разъ, два, три, четыре… Смотри на моя рука… — указывалъ Карапетъ Николаю Ивановичу на высокій европейскій берегъ. — Это мѣсто, гдѣ дворцы отъ посланники, называется Терапія, дюша мой… Самый здоровы мѣсто и за того тутъ нѣмецки, французски, англійски и тальянски посланниковъ живутъ. Видишь, дюша мой, эфендимъ, какого красиваго мѣсто!

— Вижу… — равнодушно отвѣчалъ Николай Ивановичъ и спросилъ:- Но что-же коньяку-то? Куда это виночерпій провалился?

— Сейчасъ, сердце мое. Фу, какой ты безъ терпѣнія! Подойдемъ къ пристань Буюкдере и коньякъ будетъ.

Наконецъ, пароходъ ударился бортомъ въ деревянную пристань Буюкдере. Двѣ рюмки съ коньякомъ стояли уже на скамейкѣ, поставленныя слугой кабакджи.

— За Европу! — воскликнулъ Николай Ивановичъ, схватилъ рюмку и опорожнилъ ее.

— Слушай! — слезливо крикнула Глафира Семеновна мужу. — Если ты не бросишь пьянствовать, сегодня-же вечеромъ я буду жаловаться на тебя нашему консулу или посланнику.

— Ого-го! Да мы за здоровье консуловъ-то и посланниковъ сейчасъ и выпили, — отвѣчалъ тотъ и шепнулъ армянину:- Теперь опять къ азіатскому берегу поѣдемъ?

— Да, дюша мой, — кивнулъ Карапетъ.

— Надо почетъ Азіи повторить, а то объ одной азіатской хромать будемъ. Закажи-ка слугѣ еще по одной мастикѣ… Только потише, чтобы жена не слыхала, — шепнулъ Карапету Николай Ивановичъ.

Пароходъ опять отошелъ отъ пристани. Босфоръ съуживался. Живописные виды то на европейскомъ, то на азіатскомъ берегу чередовались. Проходили мимо старыхъ укрѣпленій, мимо развалинъ византійскихъ построекъ, но Николай Ивановичъ мало обращалъ на нихъ вниманія. Онъ ждалъ, когда пароходъ пристанетъ къ азіатскому берегу, а послѣ Буюкдере, какъ на зло, слѣдовали двѣ европейскія пристани Мезаръ-Бурунъ и Ени-Махале. Николай Ивановичъ началъ сердиться.

— Но отчего ты не предупредилъ меня, что будутъ европейскія пристани, — говорилъ онъ Карапету. — Я потребовалъ бы европейской выпивеи.

— Да что-же тутъ такого, эфендимъ! Можно и около европейскаго берегъ азіятскаго водка выпить, — отвѣчалъ Карапетъ.

— Ты думаешь? Порядка никакого не будетъ. Системы нѣтъ. А впрочемъ… Валяй! Мы вотъ что сдѣлаемъ: Европѣ Азіей честь отдадимъ, а Азіи Европой…

— Вѣрно, дюша мой. Какой ты умный, дюша мой, эфендимъ!