В грозный час

Что-то решая, царь долго смотрел на боярина, а затем медленно, со значением, произнёс:

– Скажи, басурманов далеко гнал?

– До самой Оки, государь, – уверенно ответил Воротынский.

– А много ли татарва людишек в полон увела? – Грозный нахмурился.

– Много, государь, – вздохнул Воротынский.

– Отчего так? – в упор посмотрел на боярина царь.

– Так сам хан Серпуховской дорогой уходил, а мурзы его по сторонам разошлись, – пояснил князь.

Сейчас Воротынский прямо дал понять царю, что войско, нужное у Москвы, было где-то в Ливонии. Зная, что боярин прав, царь не стал отвечать, а вместо этого напомнил:

– Тебе, князь, ране приказ был созвать в Москву людей лутчих, чтоб обдумать, как порубежье крепить.

– Сделано, государь. – Воротынский с достоинством поклонился: – Совет собранный принял «Общее уложение о сторожевой и станичной службе».

– Уложение – это хорошо… – складки на лбу царя разгладились. – А сейчас что делать?

– Надо города и остроги на путях набеговых ставить, – ответил Воротынский.

– Это ясно, – царь снова нахмурился. – Но ты скажи мне, как от нового набега уберечься?

– По первости засечную линию край обновить требуется, – твёрдо сказал князь и, немного подумав, добавил: – Опять же сторожи везде поставить и неотступно береговую черту смотреть. Следить, чтоб воинские люди на государевы украины войной безвестно не проходили.

Царь понимал, что для такого дела требуются войско, время и деньги, но, поскольку начинать надо было немедля, он ещё раз оценивающе глянул на Воротынского и решил:

– Быть тебе, князь, начальником сторожевой и станичной службы. Войско пришлю, но ты со своим полком приступай не мешкая.

– Будет исполнено, государь, – заверил Воротынский и, отвесив глубокий поклон, вышел.

Только сейчас обратив внимание на то, что боярин Одоевский всё ещё на ногах, царь милостиво показал ему жестом садиться на крытую рытым бархатом[54] лавку. Не зная, о чём пойдёт речь, князь сел, выжидательно глядя на царя, но разговора не получилось. В дверь осторожно постучали, и на пороге неожиданно возник чем-то встревоженный дьяк Посольского приказа:

– Государь…

Удивлённый тем, что дьяк заявился без доклада, царь грозно посмотрел на ослушника:

– Что такое?.. Почему здесь?

– Государь… – испуганно повторил дьяк и не сказал, а выдохнул: – Татары прибыли…

– Что, посольство? – быстро спросил царь.

– Нет, – отрицательно закачал головой дьяк. – Только посланец…

– Посланец?.. – удивился царь. – С чем он?

– Письмо от хана, – сообщил дьяк, показывая бывший у него в руках развёрнутый свиток с болтавшейся на шнурке ханской печатью.

– Именует-то как? – первым делом поинтересовался царь.

– Как всегда. – Дьяк заглянул в свиток: – «Брат мой, великий царь».

– Тогда читай, – и царь удовлетворённо откинулся на спинку трона.

– Не смею… – дьяк как-то сжался: – Тут поносное…

– То и читай! – сразу подавшись вперёд, прикрикнул царь.

Дьяк вроде как стал меньше ростом, судорожно вздохнул и, пробежав свиток глазами, начал:

– «…дал своим купцам и многим другим грамоту, чтобы ездили они со своими товарами в Казань и Астрахань и торговали там беспошлинно и сам прииде со многими силами и расписал русскую землю, кому что дати…» – Дьяк на какой-то момент прервался и, не поднимая глаз, испуганно добавил: – Ещё поминает, что послал кинжал булатный, острый…

– В подарок, што ли… – не понял царь.

– Вроде как подношение, – пояснил дьяк и протянул царю оказавшийся тоже при нём красиво украшенный чеканкой по серебру дагестанский кинжал в расшитых бисером ножнах.

Царь было слегка наклонился, чтобы взять его, но внезапно, до конца поняв истинный смысл подарка, резко отдёрнул руку.

Всё видевший и всё слышавший Одоевский, сидя на своей лавке, просто обомлел, не зная, что сейчас будет. Ведь хан, даря кинжал, дерзко намекал, что царю осталось лишь заколоться, а каков будет на это ответ, боярин страшился даже подумать.

– Медведям скормлю поганца… – взбешённым полушёпотом произнёс царь и положил на подлокотник трона руку, кулак которой был сжат так, что побелели косточки пальцев.

Не сообразив, кого именно надо кидать медведям, то ли самого хана, то ли его посланца, и всё же пытаясь утихомирить царя, боярин негромко сказал:

– Невместно, государь, повременить надо.

Иван Грозный вскинул голову, встретился с князем взглядом и повернулся к дьяку:

– Ступай… Посланцу скажешь, пусть ждёт…

– Будет исполнено, государь, – ответил дьяк и попятился к двери.

Дождавшись, пока дьяк выйдет, царь повернулся к Одоевскому:

– Повременить, говоришь… А как?

– Государь! – разволновавшись, Одоевский даже встал. – Девлет-хан не сам по себе. Поскольку за ним и султан турецкий, полагаю, сейчас опаску от обоих иметь надобно.

– Оно так… – Иван Грозный помолчал и вроде как самому себе напомнил: – У нас там, в Ливонии, война идёт, а отсюда ещё и хан наскочил…

Было заметно, что царь, только что грозивший татарину медведями, вроде бы малость успокоился, и Одоевский рискнул предложить:

– Может, татарам пообещать чего?

– Пообещать?.. Кому?.. Орде?! – так и вскинулся Грозный. – А ты что, боярин, никак, запамятовал, о чём хан в письме толкует?