В грозный час

Хворостинин остался доволен новопостроенным острогом и, неспешно выезжая с просеки, задержался, решая, то ли возвращаться, то ли ещё дальше осмотреть засеку. Прикинув, что поглядеть следует, князь долго ехал молча, а потом обратился к следовавшему за ним Чикину:

– Ты говорил, вам про набег нужный человек сказал. Он что, через засеку перелез?

Дворянин сначала не понял, про кого спрашивает князь, но потом подтвердил:

– Было дело, только он не лез. Казак этот на дыру наткнулся…

– Какая дыра? – забеспокоился князь. – Отсюда далеко?

– Да нет, можем глянуть, – ответил Чикин и пустил коня рысью.

Долго ехать не пришлось. Увидев отчего-то так и оставшийся незаделанным лаз, Хворостинин удивлённо воззрился на дворянина:

– Отчего дыра оставлена? Руки не доходят, аль ещё чего?

Поняв, что князь начал гневаться, Чикин торопливо пояснил:

– Нарочно так держим. Особо в последнее время, сторожа наша весь час тут. Поскольку татарских лазутчиков ждём…

– Лазутчиков, значит?.. – сразу насторожился князь и, малость поостыв, вдруг с явным недоверием спросил: – Казак-то твой кто?

– Из Епифани он, человек верный, – заверил Чикин и пояснил: – Его с письмом к князю Мстиславскому послали, а татары сцапали. Так он от них утёк и этим же лазом – обратно к нам…

Укромный лаз в засеке, какой-то уж больно ловкий казак и слова про лазутчиков, которых постоянно ждут здесь, направили мысли Хворостинина совсем в другую сторону. К тому же князю было известно, что татары сумели обмануть воеводу Бельского, и, очень может быть, им могли помогать здешние доброхоты… Кто они, где затаились, оставалось только гадать, но то, что старший дозорцев держит здесь сторожу, давало не абы какую надежду, а значит, обо всём этом надо было крепко подумать, и князь начал:

– Выходит, что казак тот совсем непутёвый, раз письмо князю Мстиславскому татарам завёз? – зачем-то уточнил Хворостинин, глянув на Чикина, но тот, не догадываясь, какие подозрения одолевают князя, в ответ только пожал плечами…

Глава 4

Эмин-паша был рад своему возвращению. Он даже, ещё когда галера только шла Босфором, выбрался на корму и, стоя возле капитана, любовался открывавшимся видом. А когда галера наконец-то вошла в Золотой Рог и на берегу за мощными цареградскими стенами возникли утопавшие в зелени дворцовые крыши, над которыми поднимались тонкие островерхие башни минаретов, турок возблагодарил Аллаха за спокойный переход морем. Правда, несколько необычный вид гавани насторожил Эмина-пашу. Слишком много боевых галер и больших пушечных галеасов теснилось у пристаней.

Галера Эмина-паши какое-то время ещё шла бухтой, а потом резко свернула к берегу. Гребцы стали работать медленнее, а затем, повинуясь зычному капитанскому выкрику, торопливо убрали вёсла. Галера, всё замедляя ход, сама приблизилась к берегу и, стукнувшись бортом о край свайного пирса, вовсе остановилась. С носа и кормы галеры поспешно сбросили чалки, которые тут же были закреплены. Сам Эмин-паша, с нетерпением ждавший этого, наконец-то смог вздохнуть с облегчением. Ещё одно путешествие морем, которого он сильно побаивался, благополучно закончилось…

Эмин-паша всегда всё обдумывал и никогда не спешил. Но, едва прибыв в Стамбул, он сразу уловил тут некую напряжённость и потому, даже не сменив дорожный халат на парадную одежду, он, сойдя на берег поспешил не к себе, а к своему давнему другу Исмаил-бею, роскошный, окружённый садом дом которого стоял на склоне одного из стамбульских холмов совсем недалеко от пристани. Именно это было весьма кстати, поскольку в Стамбуле Эмина-пашу знали многие, и он боялся встретить знакомца, в то время как сам хотел видеть сейчас только Исмаил-бея.

Они сдружились ещё во время давних походов, когда юный Исмаил-бей командовал небольшим отрядом спаги[56], а под началом молодого Эмина-паши было всего три сотни янычар. Правда, теперь к их дружбе добавился ещё и взаимный интерес, поскольку дворцовые интриги – вещь немаловажная, а терять благосклонность султана не желал ни тот, ни другой. Поэтому при каждой встрече они обменивались новостями, причём Эмин-паша сообщал, как обстоят дела на окраинах империи, а Исмаил-бей предупреждал друга о том, с чем тот может столкнуться во дворце.

Стараясь не привлекать внимание, Эмин-паша покинул пристань, но, войдя в город, пошёл не к дворцовой площади, а свернул вбок на узкую улочку, которая вела прямо к усадьбе Исмаил-бея. Однако и здесь Эмин-паша, пройдя мимо главного входа, начал обходить усадьбу кругом. Здесь улочка стала ещё уже, превратившись в мощённую плитняком тропинку, идущую вдоль высокой ограды. В одном месте плитняк был уложен ступеньками, и по этой лестнице Эмин-паша спустился к неприметной калитке.