В грозный час

Нашей пехоте, как рассказал комиссар полка, тоже пришлось несладко. Прибыв из Владимира позже танкистов, она свои позиции занимала спешно, темной ночью и, конечно, как следует подготовиться к бою не смогла. На ее позиции противник шел в открытую, нагло и самоуверенно. И батальон капитана Г. Р. Одиненко вынужден был несколько раз подниматься в контратаки. Он тоже понес ощутимые потери.

— Выходит, у нас сегодня были цветочки, а у других уже и ягодки поспели, — выслушав Иванова, заметил Коган.

Поговорив с нами еще некоторое время, комиссар полка предложил мне:

— Пойдем, Иван Семенович, к экипажам. Я тут несколько свежих газет прихватил. В них, правда, радостною пока еще мало напечатано, но все равно пусть почитают.

Газеты сразу пошли по рукам. Танкисты читали их жадно, словно стараясь между строк тревожных сообщений с фронта найти признаки будущей победы.

— Положение, товарищи, и на самом деле тяжелое, — заговорил комиссар полка, видя, что люди ждут от него более полного рассказа о сложившейся обстановке. — Враг захватил Орел. Брянск, Юхнов… В районе Вязьмы идут ожесточенные бои. Сегодня передовые части сорокового моторизованного корпуса немцев ворвались в Гжатск. Вы сами понимаете, что это значит… — Иванов внимательно оглядел потемневшие от пороховой гари и усталости лица танкистов и продолжил: — Против нас идут эсэсовцы. Это отчаянные головорезы. Но сегодня вы сами убедились, что и они могут драпать без оглядки. Так иди нет?

— Еще как драпают! Только пятки сверкают.

— Он хоть и эсэс, а все одно смерти боится…

— Да еще на чужой земле. Это нам умирать не боязно, земля-то, своя, родная.

— Умирать не надо, — возразил комиссар полка. — А нужно так бить врага, чтобы самому живым остаться. Ведь враг силен, драться с ним придется долго и жестоко. Вот сейчас на его пути встала наша бригада. Соседей у нас немного, а за спиной и вовсе никого пока нет. И если сдрейфим, то фашисты прорвутся к Москве. Так неужели мы это допустим?

Опять раздались голоса:

— Дальше-то и пускать некуда…

— Споткнется. Мы ему здесь подножку подставим…

Мы с комиссаром полка слушали эти слова, и душа радовалась: хороший у нас народ, крепкий, выстоит в бою, не дрогнет.

— Я вот что думаю, товарищ комиссар, — сказал политрук роты И. И. Усатый. — Ведь если что, народ проклянет нас. На все века позор нам будет.

— Верно, Иваныч! — поддержали политрука танкисты. — Нам этого позволить никак невозможно.

Вроде и короткий состоялся разговор, а отдача от него большая: люди прониклись еще большей решимостью стать на пути врага твердо, непоколебимо.

* * *

Остаток дня ушел на приведение батальона в порядок. Мы дозаправляли танки, пополняли боекомплекты, чистили вооружение, проверяли техническое состояние машин. Последнее нас особенно беспокоило, так как в осеннюю непогоду чаще всего могли случиться поломки.

Исправность каждого танка лично проверял помпотех батальона И. А. Сечной, человек немногословный, но настолько преданный своему делу и так всегда занятый им, что ни на что другое у него просто не оставалось времени. Он был мужественным, бесстрашным человеком. Мог, например, невзирая на свист пуль и осколков, помчаться к подбитому танку и прямо на поле боя помочь экипажу вернуть его в строй. Если же это было невозможно, то организовывал эвакуацию танка в тыл. И там без сна и отдыха копался вместе с ремонтниками в разбитой машине, восстанавливая ее в самый короткий срок.

Все мы знали, что Иван Антонович имеет богатый боевой опыт. Он был участником советско-финляндской войны, еще в тот период награжден медалью «За отвагу». О нем впоследствии в батальоне пойдут легенды, но сам Сечной как-то признался мне: «Ты думаешь, что мне все равно: остаться в живых или погибнуть? Не-ет, брат! Я еще хочу после войны своих курских соловьев послушать… А под пули я бегу потому, что, как увижу наш покалеченный танк, у меня сердце кровью обливается».

…Под вечер в хмуром осеннем небе появился вражеский самолет-разведчик. Он сделал несколько широких кругов, но задержаться над нами ему не дали открывшие огонь зенитчики дивизиона старшего лейтенанта А. С. Легостаева.

— Все равно теперь натравит свору гончих, — заметил начальник штаба, провожая взглядом быстро удалявшуюся «раму».

— Сегодня вряд ли, — возразил ему Коган. — Ночь на дворе. Скорее всего, пожалуют завтра с утра.

— А нам сейчас самое время подкрепиться, — сказал подошедший начальник связи батальона старший лейтенант А. П. Неугодов. — Тем более что и кухня тут как тут.

Действительно, на дороге показалась наша батальонная полевая кухня, еще издали запахло щами и упревшей кашей. Повар, красноармеец Чеботарев, облаченный в чистую белую куртку, надетую прямо поверх ватника, облюбовал высокую разлапистую сосну, расположил под ней свое нехитрое хозяйство и, размахивая черпаком, известил всех:

— Айда, хлопцы, ужинать, пока фашиста нету!

С веселым гомоном к нему сразу же потянулись танкисты. А Чеботарев, опрокидывая в их котелки по полному черпаку наваристых щей, приговаривал:

— Ешьте на здоровье, ешьте. А то завтра, может, без горячего придется.