В грозный час

Совершив марш, мы прибыли в назначенный район. И сразу же начали оборудовать позиции у высоты с отметкой 240,5. Перед началом работ мне удалось на несколько минут собрать партийных и комсомольских активистов. Каждому из них я дал конкретное поручение, призвал неустанно разъяснять бойцам, насколько важно на случай отражения атаки танков противника ведение инженерных работ, просил показывать в этом деле личный пример. И активисты не подкачали: трудились, что называется, за двоих, а то и за троих. А в тех условиях это было важнее любого призывного слова.

К утру 4 августа у нас уже все было готово к отражению возможного удара противника. Весь день прошел в тревожном ожидании. Но фашистские танки на этом участке почему-то не пошли.

— Ждите сегодня, — сообщили нам утром 5 августа из штаба корпуса. — Наверняка полезут.

Действительно, все как будто бы предвещало вражескую атаку. Противник произвел огневой налет. Мы сумели засечь немало его огневых точек и даже несколько наблюдательных пунктов, отвечать на огонь не стали — ждали, когда пойдут на нас танки. Но миновал час, второй, а они так и не появились. Тогда по приказу командира полка несколько самоходок открыли огонь по засеченным огневым точкам врага. Но, повторяю, всего лишь несколько. Мы не хотели показывать противнику всей нашей силы. Пусть думает, что оборону у высоты заняла всего лишь какая-то батарея САУ.

Но и этот довольно ограниченный огонь пришелся фашистам не по вкусу. Они стали огрызаться. В завязавшейся перестрелке получил серьезное ранение майор Кобрисев, наш начальник штаба. Обидно! Еще и боя-то не было, а у нас уже вышел из строя очень грамотный, уважаемый всеми офицер.

Вместе с Луневым долго ломали голову: кто же может заменить Кобрисева? В конце концов сошлись на том, что наиболее подходящая кандидатура — капитан С. Н. Ступак. Он-то и принял должность начальника штаба полка.

А танки так и не пошли на нас и в этот день. Почему? Причина выяснилась только вечером. В траншею, где я как раз проводил беседу с молодым пополнением, прибежал связист.

— Вас к телефону, товарищ майор, — сообщил он.

Смотрю на него, вижу: улыбается чему-то, что-то еще хочет сообщить мне, но не решается.

— Кто звонит? — спрашиваю его.

— Начальник политотдела корпуса, — докладывает уже на ходу боец. — Но я сначала не с ним говорил. Связист на том конце провода новостью поделился: наши Белгород взяли. А вот правда ли это — не знаю.

Беру трубку и слышу знакомый голос Петра Алексеевича.

— Поздравляю вас, Иван Семенович, — с нескрываемой радостью говорит Соловьев. — Белгород и Орел — наши! В Москве сегодня салют. Немедленно готовьте митинг, если есть, конечно, для этого возможность…

Возможность есть! Фашисты совсем притихли, даже беспокоящий огонь не ведут. Так что собрать людей можно, что я и делаю немедленно.

— Дорогие товарищи! Боевые друзья! — обращаюсь к тесно сгрудившимся около одной из машин бойцам и командирам. — Только что получена радостная весть: наши войска освободили Орел и Белгород!

— Ура! Ура! — громко, вкладывая в этот клич всю свою радость, отозвались самоходчики. В воздух полетели пилотки, шлемофоны. Кого-то тут же принялись качать.

Чтобы перекрыть возникший шум, набираю в грудь побольше воздуха и кричу:

— Но есть и еще одна новость!..

Сразу все стихло. Люди буквально застыли. И тогда я торжественно продолжаю:

— Сегодня в столице нашей Родины — Москве прозвучит артиллерийский салют в честь тех, кто освободил Орел и Белгород, кто выдержал бешеный натиск врага на Курской дуге! А значит, и в нашу честь, товарищи!

И опять над степью загремело мощно русское «Ура!». Но потом вдруг наступило какое-то непонятное замешательство.

— Что там? — спросил с возвышения, служившего трибуной, Лунев.

— Да вот тут человек дело одно предлагает, — раздался чей-то голос. — Может быть, и нам салютнуть? По фашистам.

Командир полка взглянул на меня и, поняв, что это предложение мной не одобряется, как можно строже сказал:

— Нельзя, товарищи. Снаряды надо беречь.

— Оно и правильно, — вставил слово лейтенант Савенко. — Не стоит, братцы, салютовать. Хватит с фашистов и нашего «Ура!». Они и так небось от него медвежьей болезнью заболели. Думают, как бы до Днепра драпануть. Но мы им и там не дадим отмыться от…

Взрыв хохота покрыл слова лейтенанта. Минуты три люди никак не могли угомониться. Но наконец затихли, и мы продолжили митинг. Говорили в тот вечер горячо, с подъемом. И майор — ему на днях было присвоено это звание — Лунев, и лейтенант Козлов, и сержант Дьяченко, и другие выступавшие. Каждый клялся еще яростнее бить врага, проявлять в бою отвагу и мужество.

…А «тигры» на нас все же пошли. Ранним утром 6 августа они появились у нашей высотки. Шли, набрав приличную скорость, видимо намереваясь с ходу перевалить через нее.

— Вот ошалелые, — не сдержался капитан Ступак. — Идут без опаски. Дороги перепутали, что ли?