В якутской тайге

Пришлось согласиться, и дальше уже пошли с завязанными глазами, держась за руки двоих провожатых. По дороге пробовали было начать разговор, но пепеляевцы не отвечали.

Только в юрте с парламентеров сняли повязки. За столом они увидели человек пять офицеров — очевидно штаб.

— Кто из вас генерал Пепеляев? — спросил Волков.

— Я, — отозвался чернобородый высокого роста человек, стоявший у потрескивающего камелька. На нем были суконные брюки, оленьи камузы, вязаная красная фуфайка без погон.

Он протянул руку, поздоровался. За ним стали здороваться и все остальные офицеры. Пригласили сесть, стали угощать папиросами. Пепеляев взял пакет. Прочел, подумал.

— А командир у вас партийный? — спросил Пепеляев у Пожидаева.

— Нет, беспартийный.

— Ну вот, сразу видно сознательного человека. А много у вас в отряде коммунистов? — обратился Пепеляев к Волкову.

— А разве это не все равно? — вопросом на вопрос ответил тот.

Пепеляев на минуту задумался. В это время в юрту вошел генерал Вишневский.

Пепеляев подошел к нему, они тихо стали совещаться. Потом Пепеляев громко обратился к офицерам:

— Братья офицеры! Строд просит отсрочки на четыре часа, чтобы на собрании отряда обсудить создавшееся тяжелое для них положение и принять окончательное решение о сдаче в плен. Как вы думаете, можно отсрочить? Я и брат Вишневский полагаем, что можно. Возражений нет?

Начальник штаба полковник Леонов тут же написал ответ и передал Пепеляеву. Тот подписал, потом фамильярно потрепал Волкова по плечу:

— Я рад, что напрасного кровопролития не будет. Если первый бой был неудачен, то только потому, что я выделил мало сил. Теперь же сопротивление бесполезно. Я собрал все силы, и у меня громадный перевес. Если почему-либо ваши командиры не согласятся на сдачу и я поведу наступление, стреляйте в воздух. Помните, я никого не расстреливаю, ваши же товарищи, взятые в плен, добровольно служат в дружине. Кто не захочет служить у меня, тех отпущу в Якутск.

Подал пакет. Парламентеры направились к выходу. Им снова завязали глаза, проводили до заставы и только там разрешили снять повязки.

Ренкус попросил у начальника заставы разрешения поговорить с ребятами.

Офицер разрешил, сам отошел шагов на десять и стал наблюдать за разговаривающими.

— Ну как дела, товарищи? Как там наша братва поживает?

— Ничего, брат Ренкус, живем ничего, ожидаем лучшего.

— Какой черт брат! Волк им брат, а не я.

Офицер поморщился, но смолчал.

— Шея до сих пор болит, так эти братья навернули меня прикладом в Амге. Но и я в долгу не остался, тоже пошерстил. Жалко, что мало нас было, а то бы…

— Прекратите разговоры, Ренкус, а вы, братья, идите, не задерживайтесь, вас там ждут, — не выдержал начальник заставы.

— Ну а ты, Ренкус, что поделываешь?

— Да ничего. Как видите, начальником пулемета у них.

— Что ж, по своим стрелять будешь?

Ренкус покосился глазами в сторону офицера.

— Все монатки они у меня отобрали, последнюю пару белья, а теперь братом называют.

Начальник заставы подошел к разговаривающим и категорически предложил нашим парламентерам продолжать свой путь.

Прощаясь, старые друзья расцеловались, и Волков с Пожидаевым быстро зашагали к своим, а коренастая фигура Ренкуса сразу как-то сгорбилась и осела, придавленная тяжестью пережитого и надвигающегося.

Потом Ренкус энергично встряхнул головой и закричал вслед уходящим:

— Передайте от меня привет всем вашим! Скажите, чтоб не сдавались и хорошенько наклали нашим!

Офицер злобно прикрикнул на Ренкуса.

Получив ответ Пепеляева, я пробежал его глазами. Генерал писал:

«Продлить срок переговоров до 16 часов по нашему времени согласен. За это время боевых действий ни с одной стороны быть не должно».

Наша хитрость удалась. Работа кипела, и уже к 15 часам 30 минутам окопы были переделаны. К этому же времени мы заготовили ответ Пепеляеву. В нем говорилось: