Читаем В якутской тайге полностью

Проводив Вычужина с Мирушниченко и тщательно осмотрев ближайшую местность, разведчики возвратились и сообщили, что все дороги свободны и на семь — восемь верст вокруг белых нигде нет. Это нас и обрадовало и озадачило.

Сначала кое-кто высказал предположение, что, наверное, к Амге подходят наши из Якутска и Пепеляев бросился им навстречу, оставив нас в покое. Но, поразмыслив, мы решили, что это военная хитрость. Пепеляев нарочно открыл ловушку, пытаясь выманить нас из укреплений, чтобы напасть в удобном для него месте и разбить отряд. Но если бы мы даже не догадались, что это хитрость, все равно остались бы на месте. Нам не на чем было двигаться, нас обременяли раненые, и мы не знали, куда двигаться, так как не имели связи со своими.

Пока же мы усилили сторожевое охранение, разобрали один амбар на дрова и снесли во двор. Кроме того, срубили десятка три деревьев и положили их впереди окопов, верхушками в сторону противника. Получилось нечто вроде засеки, правда, довольно жалкой и ненадежной. Но для наступающего иногда даже слабое искусственное препятствие кажется трудно преодолимым и действует на психику. На этот раз так оно и получилось. Наша засека издали показалась противнику серьезной преградой, он с ней посчитался и занес ее на свою схему, как серьезное препятствие.

<p><strong>НАСТУПЛЕНИЕ ГЛАВНЫХ СИЛ ПЕПЕЛЯЕВА</strong></p>

Поняв, что выманить нас не удалось, пепеляевцы возвратились. Часов около двенадцати ночи их разведка вошла в соприкосновение с нашими караулами. Завязалась перестрелка и так и не утихала всю ночь.

Противник решил перед решительным наступлением измотать нас морально, не дать отдыха, держать все время в напряжении. Но и это ему не удалось.

Мы только усилили одним взводом и двумя автоматами Шоша сторожевое охранение. В окопах же дежурил попеременно только один взвод. Остальные бойцы отдыхали.

Перед рассветом разведка белых отошла. Ночь приближалась к концу. В сгустившуюся предутреннюю темь большими белыми заплатами вкрапливался туман. Мороз крепчал. Часовые в караулах легонько пристукивали ногами, терли рукавицей щеки, носы.

— Ну и холодище! — шепчет часовой.

— Ничего, это нам не впервые, не такой видывали, — также шепотом отвечает товарищ. — Вот в двадцать втором году так до шестидесяти градусов доходило, и то ничего — выжили. А сегодня не больше сорока будет.

— Сейчас покурить бы. Страшно охота.

— Пожалуй, закуришь тут. Черт их батьку знает, где они! Может, совсем близко. В лесу да в тумане далеко не увидишь.

— А наступать они сегодня наверняка будут.

— Непременно. Пепеляев на Якутск торопится, а мы его задерживаем.

— Тс-сс… Кажется, идут! Слышишь?

— Да. А может, это свои из Якутска подоспели? Окликнуть надо бы.

— Кто идет?

Бах! Бах! Бах! — ответили выстрелы. Пиу-пиу-пиу — пропищали быстрые невидимые пули.

— Может, опять разведка?

— Какой черт разведка! Смотри! Цепь идет…

Не дальше как в двадцати — тридцати шагах впереди караула сквозь белую пелену тумана смутно виднелись черные силуэты людей.

Караулы, отстреливаясь, начали отходить к юрте, и через несколько минут все уже были во дворе.

На этот раз наступлением белых руководил сам Пепеляев. Стремительным натиском всех своих сил со всех сторон он надеялся быстро добиться победы.

Рота и пулеметная команда были уже в окопах. Эскадрон остался в юрте в резерве, готовый в любую минуту оказать им поддержку.

Предутреннюю тишину разорвала предостерегающая дробь наших пулеметов. Навстречу белым окоп громыхнул огненной вспышкой залпа. Потом началась дробная разноголосица выстрелов. Падали идущие впереди одетые в полушубки люди, а на смену им шли другие. Лесная опушка выбрасывала на Лисью Поляну все новые и новые цепи. Не обращая внимания на потери, оставляя позади себя убитых и раненых, белые напористо лезли, подгоняемые и ободряемые офицерами.

Стоны раненых, свист пуль, треск винтовочных выстрелов и пулеметных очередей, крики «ура» — все смешалось в яростный неумолчный шум.

Два раза пепеляевцы подходили на тридцать — сорок шагов к нашим окопам и оба раза откатывались назад.

Рассвело. Теперь стали хорошо видны атакующие цепи белых. Они отошли на опушку и оттуда открыли сильный ружейный и пулеметный огонь. Минут через сорок предприняли новую атаку, и опять неудачно. До часа дня атаки чередовались с обстрелом, и каждый раз пепеляевцы вынуждены были откатываться назад.

Наконец противник приостановил наступление и залег в лесу, за амбаром, в березняке. Только пулеметчики белых, заметив у нас малейшее движение, открывали огонь, да изредка слышались хлопки винтовочных выстрелов.

Наступила короткая передышка. Часть красноармейцев, обутых в ботинки, поморозили ноги. Самому жарко, с лица льет пот, а ноги без движения стынут. Люди с самого утра ничего не ели, и голод на морозе давал себя чувствовать особенно сильно. Организм расходовал много тепловой энергии и требовал пищи.

Перейти на страницу:

Все книги серии Военные мемуары

На ратных дорогах
На ратных дорогах

Без малого три тысячи дней провел Василий Леонтьевич Абрамов на фронтах. Он участвовал в трех войнах — империалистической, гражданской и Великой Отечественной. Его воспоминания — правдивый рассказ о виденном и пережитом. Значительная часть книги посвящена рассказам о малоизвестных событиях 1941–1943 годов. В начале Великой Отечественной войны командир 184-й дивизии В. Л. Абрамов принимал участие в боях за Крым, а потом по горным дорогам пробивался в Севастополь. С интересом читаются рассказы о встречах с фашистскими егерями на Кавказе, в частности о бое за Марухский перевал. Последние главы переносят читателя на Воронежский фронт. Там автор, командир корпуса, участвует в Курской битве. Свои воспоминания он доводит до дней выхода советских войск на правый берег Днепра.

Василий Леонтьевич Абрамов

Биографии и Мемуары / Документальное
Крылатые танки
Крылатые танки

Наши воины горделиво называли самолёт Ил-2 «крылатым танком». Враги, испытывавшие ужас при появлении советских штурмовиков, окрестили их «чёрной смертью». Вот на этих грозных машинах и сражались с немецко-фашистскими захватчиками авиаторы 335-й Витебской орденов Ленина, Красного Знамени и Суворова 2-й степени штурмовой авиационной дивизии. Об их ярких подвигах рассказывает в своих воспоминаниях командир прославленного соединения генерал-лейтенант авиации С. С. Александров. Воскрешая суровые будни минувшей войны, показывая истоки массового героизма лётчиков, воздушных стрелков, инженеров, техников и младших авиаспециалистов, автор всюду на первый план выдвигает патриотизм советских людей, их беззаветную верность Родине, Коммунистической партии. Его книга рассчитана на широкий круг читателей; особый интерес представляет она для молодёжи.// Лит. запись Ю. П. Грачёва.

Сергей Сергеевич Александров

Биографии и Мемуары / Проза / Проза о войне / Военная проза / Документальное

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Рахманинов
Рахманинов

Книга о выдающемся музыканте XX века, чьё уникальное творчество (великий композитор, блестящий пианист, вдумчивый дирижёр,) давно покорило материки и народы, а громкая слава и популярность исполнительства могут соперничать лишь с мировой славой П. И. Чайковского. «Странствующий музыкант» — так с юности повторял Сергей Рахманинов. Бесприютное детство, неустроенная жизнь, скитания из дома в дом: Зверев, Сатины, временное пристанище у друзей, комнаты внаём… Те же скитания и внутри личной жизни. На чужбине он как будто напророчил сам себе знакомое поприще — стал скитальцем, странствующим музыкантом, который принёс с собой русский мелос и русскую душу, без которых не мог сочинять. Судьба отечества не могла не задевать его «заграничной жизни». Помощь русским по всему миру, посылки нуждающимся, пожертвования на оборону и Красную армию — всех благодеяний музыканта не перечислить. Но главное — музыка Рахманинова поддерживала людские души. Соединяя их в годины беды и победы, автор книги сумел ёмко и выразительно воссоздать образ музыканта и Человека с большой буквы.знак информационной продукции 16 +

Сергей Романович Федякин

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное