В июне тридцать седьмого...

Богатая знатная публика располагалась на двух трибунах, поблескивающих свежим тёсом. Мужчины там были в светлых костюмах, дамы в шляпах с широкими полями или с зонтиками. Поблескивали бинокли. Прочий народ расположился по бокам трибун, сидели и стояли прямо на траве, но нельзя было переходить широкую красную ленту, натянутую на колышках вдоль всего пространства, которое занимали зрители. За этой лентой расхаживали полицейские в парадных мундирах, с непроницаемыми лицами, и их вид привносил во всё происходящее нечто торжественно-зловещее.

Военный духовой оркестр, занимавший деревянный помост, во всю мощь наяривал: «Славься ты, славься, наш русский царь!»

   — Вон самолёт! — прошептал Володя.

Действительно, аршинах в пятидесяти от зрителей, прямо напротив трибуны, где располагалась особенно нарядная публика (как потом выяснилось, находился там сам генерал-губернатор Минской губернии с супругой), стоял двухкрылый самолёт на небольших колёсах — Грише показалось, что они от велосипеда. Пропеллер, заключённый в металлическое кольцо, был похож на лопасти ветряной мельницы маленького размера. Перед самолётом расстилалась широкая выкошенная полоса, уходящая в глубину Комаровского поля.

   — Давайте как можно ближе! — Туманский был само нетерпение.

Мальчики протиснулись к красной ленте у самого края главной трибуны и, потеснив группу мастеровых в праздничных картузах, расположились на траве.

Самолёт находился аршинах в шестидесяти от них. Возле него никого не было.

   — Чудно всё это, — сказал Лёша. — Совершенно незнакомая конструкция. Колеса непропорциональны корпусу. И фамилия авиатора мне никогда не встречалась. Тадеуш Машевский... Нет, определённо не встречалась...

В это мгновение смолк оркестр, по трибунам и публике, сидевшей и стоявшей на траве, пробежала волна восклицаний, и всё смолкло.

К самолёту шли трое: высокий стройный человек в кожаном костюме, лицо которого скрывали шлем и большие очки (походка у него была стремительная и лёгкая), по правую руку от него колобком катился низенький полный человек, тоже весь в коже, только без шлема, поблескивая лысиной, по левую руку размашисто шагал представительный господин в клетчатом костюме и шляпе-канотье.

Этот господин, не доходя до самолёта, остановился, зашагал обратно, замер напротив главной трибуны и протянул руку вперёд и вверх, требуя абсолютной тишины.

   — Внимание! Внимание! — Голос у клетчатого господина был зычным и слегка хрипловатым. — Смертельный трюк (у него получилось «трук») начинается! Полёт несравненного Тадеуша Машевского, связанный с риском для жизни, начинается! Оркестр!

Оркестр грянул туш.

Под его бравурные звуки клетчатый господин сгинул, Гриша не заметил, как и куда, потому что всё его внимание, как и остальных зрителей, было приковано к самолёту.

А у самолёта картинно стоял авиатор-конструктор Тадеуш Машевский, широко расставив ноги в гетрах, правда почему-то всё время поглядывая на небо, особенно на западный край, где громоздились чёрные грозовые тучи. Но до грозы было далеко...

Тем временем толстяк в коже, посверкивая лысиной, возился в моторе, что-то там, внутри кабины, дёргал, подкручивал.

Мотор не заводился...

   — Ерунда какая-то, — прошептал Лёша Туманский. — Где же у них зажигание?

И тут мотор, фыркнув раз, другой, третий, наконец завёлся, начал подвывать, нота этого подвыва летела всё выше и выше, а пропеллер, вздрогнув, принялся вращаться, сначала медленно, потом всё быстрее, быстрее, быстрее! И лопасти его слились в сплошное серое кольцо.

Тадеуш Машевский в последний раз посмотрел в сторону грозовых туч, но они прочно сидели на западном крае горизонта. Тогда он помахал рукой в кожаной перчатке трибунам — там зааплодировали, особенно неистовствовали дамы, посылая герою воздушные поцелуи, — и, легко вспрыгнув на крыло, втиснулся в кабину самолёта...

Всё дальнейшее для Гриши и, очевидно, для остальных произошло мгновенно, потом последовательность событий, подробности и детали память отказывалась восстанавливать.

...Мотор самолёта взревел ещё громче и натужней.

Корпус воздухоплавательного аппарата «Зося» (это имя алыми буквами было написано на белом боку самолёта латинскими буквами) мелко задрожал, потом его стало трясти рывками.

Лысый полный механик молниеносно — откуда прыть взялась? — отбежал в сторону.

Наконец самолёт рвануло с места, и он помчался по взлётной полосе, оставляя за собой сизую полосу дыма...

И тут несчастную «Зоею» начало подбрасывать вверх и опускать на землю, она прыгала, как огромный заяц, и вдруг завалилась на левое крыло, которое мгновенно переломилось пополам.

Самолёт тут же развернуло на сто градусов, он, описывая дугу, ринулся со взлётной полосы и, подминая траву, вспахивая искалеченным крылом землю, устремился в самую гущу зрителей возле левой трибуны.

Раздались истерические крики женщин, чей-то бас гремел «караул!», всё смешалось, люди, давя друг друга, бросились в разные стороны.

Гриша, весь охваченный ужасом, увидел, как в последнее мгновение пилот-конструктор Тадеуш Машевский выпрыгнул из кабины и кубарем покатился по траве.