И тут мне пришла спасительная мысль: «А почему именно мы должны подписать, а не дирекция и не Учёный Совет?» Все обрадовались, что они в это дело могут втянуть кого-то ещё и не будут одни запачканы. «Надо сесть на такси и объехать членов Учёного Совета», – раздухарилась я. «Да-да!» – сказали они, и мы разошлись. Я дошла до автомата, позвонила тем, чьи телефоны помнила, чтобы они спрятались, доехала до дома и упала: у меня был мозговой спазм. Какое-то время спустя я встретила секретаря партбюро, которая сказала мне: «Вы нам такое мероприятие сорвали!»»
[89]История с А. Синявским имела продолжение через 20 лет, в 88-м, когда Г. А. Белую пригласили в Данию на конференцию славистов, где планировалась встреча с писателями-эмигрантами. Но поскольку на этих писателях было клеймо «изменников Родины», надежды, что нашу делегацию, в составе которой были Ф. Искандер, В. Дудинцев, Г. Бакланов, Я. Засурский, Н. Иванова, выпустят на эту конференцию, почти не было. Однако в Данию они всё-таки полетели с жёсткой инструкцией не общаться с писателями-эмигрантами.
Г. Белая
«Все мы были в полном оцепенении, –
вспоминала Г. А. Белая, – потому что понимали, что всё это невозможно. Нас везут в совершенно противоестественную для нас обстановку. Там друзья, с которыми мы не сможем сказать ни слова, потому что тут же на нас пойдут доносы и мы потеряем работу. /…/ И вот мы приехали на конференцию в Музей современного искусства в Луизианне под Копенгагеном. Мы шли точно так же, как в «Верном Руслане» шли арестованные, выпущенные на свободу, но сохранявшие строй. Справа и слева шли наши «сопровождающие». Вдруг раздался голос жены Синявского: «Вот она, радость моя, Галечка!» Ко мне устремились репортёры, защёлкали камеры. «Ну, всё», – подумала я (потом мой муж меня спросил: «Ну и сколько времени тебе было страшно?» – «Минут двенадцать с половиной». – «Много!» – сказал недовольно муж). «Синявский! – кричит его жена. – Что же ты не подходишь к Гале?» – «Может быть, Галечка не хочет…» «Ну что вы!» – говорю я, будто я свободная женщина, и мы с ним целуемся и обнимаемся. Потом был обед. Эмигранты сели отдельно, мы отдельно. Никто не сказал ни слова. Потом я увидела, как Фазиль Искандер разговаривает с Аксёновым. Мне стало легче.