Он родился на Украине, под Днепропетровском. С 1932 года – в Москве. С конца 40-х жил на Маросейке, в двух шагах от Кремля. Бой кремлёвских курантов был слышен во дворе. Этот длинный старинный дом 6/8 на углу Маросейки и Спасоглинищевского переулка сохранился и по сей день. Номера бывшей гостиницы Кесарова, «кесаровки», стали комнатами многолюдной коммуналки. В квартире, где обосновался Григорий Наумович, обитало 8 семей. Это была классическая коммуналка: узкий тёмный коридор, по стенам развешаны корыта, на кухне сушилось бельё (бывало, что нижнее бельё прямо над кастрюлей с супом). Одна уборная, в которую вечно выстраивалась очередь, особенно по утрам. Ванны не было и в помине. Ходили в баню. Иногда Григорий Наумович с друзьями позволяли себе Сандуны, а обычно что-нибудь подешевле и демократичнее. В каждой комнате была голландская печь, которую топили дровами – паровое отопление провели позднее. Дрова выдавали по талонам. Полкомнаты Григория Наумовича, аккуратно отгороженные ширмой, занимали дрова, которые закупали сразу чуть ли не на год. Печи из всех восьми комнат выходили в коридор. Можно себе представить, какая там царила толкотня, когда соседи их растапливали! Весь коридор был в саже и копоти. Правда, согреть всю комнату печь не могла: дрова приходилось экономить. Но слегка её растопить, прислониться и немного погреться – это пожалуйста! А вообще в комнате было очень холодно, и Григорий Наумович частенько сидел дома… в боксёрских перчатках! Обычных у него просто не было. Потом он эти перчатки подарил Коржикову, у которого был 3 разряд по боксу. У самого Григория Наумовича тоже был 3 разряд – по шахматам, недаром он потом выступал за сборную института по шахматам и шашкам и играл за первой доской. Но это было потом.
С 9 класса Григорий Наумович жил один. Отец служил начальником инженерной службы в Бресте, и мама уехала к нему. С бытовыми проблемами худо-бедно справлялся, хотя приходилось туговато. У него даже своего стола на кухне не было. Питался чем Бог пошлёт. Часто – в столовой, которая располагалась в том же доме, прямо под комнатой Григория Наумовича. Часто у дверей столовой стояла телега, запряжённая смирной лошадкой. На телеге – бочка с солёными огурцами, и будоражащий запах этих огурцов вечно голодный школьник запомнил на всю жизнь.
С закуской было туго, зато выпивки было вдосталь! В 1947 году была денежная реформа. Дядя Григория Наумовича, часовщик, которому недосуг было менять купюры, дал Григорию Наумовичу денег, и он с толком потратил их, накупив вина и ликёров. Выбор спиртных напитков тогда был огромный. Даже настоящий французский ликёр «Шартрез» был доступен. У друзей Григория Наумовича большой популярностью пользовалось армянское вино «Айгишат». Его в память о студенческих годах Григорий Яковлев, Виталий Коржиков и Аркадий Штутин предпочитали остальным напиткам. Увы, теперь ни этого вина, ни любимых Григорием Наумовичем узбекских вин нет и в помине… Батарею бутылок запасливый Григорий Наумович выставил за шкафом и радовал своих многочисленных гостей в течение двух лет!
Соседство со столовой имело существенный минус: коридор и кухню коммуналки облюбовали здоровенные крысы. Тогда у Григория Наумовича появилась Муська, белая кошка, красавица и умница. До сих пор он вспоминает её с теплотой:
С соседями Григорий Наумович жил дружно. Да и могло ли быть иначе при его миролюбивом характере? Дружил с сыном соседа-фотографа, Веней Мокроусовым. Он оказался потомком Дениса Давыдова, но семья это не афишировала. В те годы за дворянское происхождение можно было жестоко поплатиться. Друзей у Гриши Яковлева было много. Его комната была местом сбора дворовых, а потом и институтских друзей.
Г. Яковлев (на заднем плане А. Терновский, В. Маландин, чета Дворцовых)
У Григория Наумовича на Маросейке часто собиралась институтская компания – человек пятнадцать. Пили чай, бывало – чего и покрепче, много смеялись, шутили, пели песни, читали стихи, эпиграммы – часто собственного сочинения. Однажды устроили частушечный поединок. Девушки спели свои вирши, а Григорий Наумович с Виталием Коржиковым – свои. Сочиняли их на ходу, гуляя по центру Москвы, недалеко от Красной площади, а сочинив, предоставили на суд слушателей. Сегодня эти забавные куплеты, написанные в 1951 году, – бесценный документ той эпохи. Беспечные мальчишки, дурачась, предсказали судьбу себе и своим друзьям.