«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников

В 1967 году написана песня «Да здравствует шмон». Шмон, или обыск, во время которого у человека изымалась вся запрещённая литература. Шмон мог продолжаться от часа до суток, с 12 дня до 12 часов следующего дня. И все друзья и сочувствующие, чтобы продемонстрировать солидарность с ним, приходили и сидели в квартире всё время, пока шёл обыск. Это стало традицией правозащитников. У самого Юлия Черсановича обыск проводили дважды – в 69-м и 72-м. Самое обидное, что изъяли старинное Евангелие, принадлежащее деду-священнику.

Ким в песне перечислил несколько писателей, за хранение книг которых можно было лишиться работы, партбилета и даже свободы. Это Набоков, Солженицын, Бердяев, Авторханов. «Теперь, когда видишь, что все эти имена лежат на каждом книжном развале, думаешь, что не зря мы проливали кровь».

«Наступил 1968 год, который внёс новую интонацию. Я написал песню по следам другой традиции московских диссидентов: собираться при открытых судах». В январе 1968 года состоялся суд над Ю. Галансковым и А. Гинзбургом, составителями «Белой книги» – сборника документов по делу Ю. Даниэля и А. Синявского. Ким откликнулся на это событие песней «У Мосгорсуда». «Это песня в стиле Высоцкого. Все мои мажорные весёлости были уже неуместны. Не помню, чтобы кто-то до меня проводил параллели диссидентов с декабристами. Потом – да. Ноя – первый, хотя и с натяжкой. Эту песню я спел в зале московского горсуда, но – уже в ельцинское время. Этот зал был ещё и актовым, там стоял роскошный рояль…» Придуманное властями название «открытые суды» – откровенная издёвка. Родные и друзья подсудимых туда не допускались, зал наполняла специально подготовленная массовка, которая, когда нужно, освистывала подсудимых, пытаясь деморализовать их. У Кима есть описание этих судов в прозе – в очерках «Однажды Михайлов…» На улице, в мороз, стояли диссиденты и комсомольские деятели-стукачи. Последние пытались спровоцировать политические дискуссии. Они были ровесниками, но одни выбрали путь самостоятельного и критического осмысления действительности, а за других всё решала партия. Сильная художественная деталь, использованная Ю. Кимом – пересечение судеб правдолюбцев и агентов КГБ: «Вону студента, у врача, отец замёрз на БАМе (в 30-е годы его начинали строить зэки), а у того, у стукача, зарыт под Соловками. И вот стоят лицо в лицо, и суть не в поколеньях: не сыновья против отцов, а сила против правды! Видать, опять пора решать, стоять ли на коленях, иль в Соловки нам поспешать, иль в опер-лейтенанты…»