«В институте, под сводами лестниц…» Судьбы и творчество выпускников МПГУ – шестидесятников

Вот стилизация под русские народные песни с заходом в частушки: «Коса острая засвищет – лягут синие цветы. Доставай, купец, полтыщи за тяжёлые труды…» Или напевный речитатив: «Что же сбудется, что же станется, с той ли песней, с той ли девушкой? Может, влюбится да раскается…» Вот вариации на тему городского фольклора 20-30-х годов XX века: «Мы ходим-бродим, ноги движем еле, походка наша, братцы, такова, – ты понял? – как будто сто пудов у нас на теле, зато – тук-тук-тук – голова» («Хулиганская»). А вот напоминание о флибустьерской вольнице: «По бушующим морям мы гуляем здесь и там, и никто нас не зовёт в гости (йо-хо-хо-хо!)» («Пиратская») Или шуточная песенка в подражание латиноамериканским напевам: «Три храбрых кабальеро поехали в Мадрид, и каждый был тореро, и каждый знаменит… И каждый песню напевал: – Тра-ля-ля-ля-ля-ля! И каждый мула погонял: – Но-но, но-но!» Заканчивалась эта песенка скандированием целого набора испанских слов, которое пародировало тогдашнюю всеобщую увлечённость кубинской революцией (песенка написана в 1956 г.): «Эй, каррамба, Санта Мария, Санта Лючия, Лиссабонос, Мадридос, Дон Мигуэль де Сервантес, но пасаран, венсеремос, патриа о муэрте!» А уж родная цыганочка возникает в стихах и песнях Кима регулярно («я и раз, и ещё раз…»– «Моя матушка Россия»).

Песню «Шванке» Ю. Ким услышал, работая в пионерском лагере. Её пели по-немецки студенты Института иностранных языков. Перевода Ким у них не спросил, но мелодию запомнил и сделал свою стихотворную версию. Б. Вахнюк рассказывал, как однажды в институт приехали немцы, посетили театральную студию Л. А. Довлатова, и студенты спели им эту песню. Немцы были в восторге, сказав, что хотя это немецкая народная песня, но по-русски она звучит лучше, чем по-немецки. Так в самом начале творческого пути Ю. Кима слушатели оценили его дар поэта-стилизатора.

В творчестве Ю. Кима много литературных реминисценций. Чаще всего это откровенное пародирование классиков. М. Лермонтова: «На ночных кустах ветки трогая, выхожу один да на дорогу я. Темнота кругом несусветная, замолчала ночь беспредметная». С. Есенина: «Не жалею, как Есенин, и не плачу, не зову на целину. Ничего, пускай не стою и не значу, кроме склонности к вину». В. Маяковского: «Ведь вот же улица – твоя, дома – твои, твой океан, и прибой, и бережок, что хочешь – то выдумывай, что взбредёт – твори, а твоя милиция тебя сбережёт». Ритмический рисунок и первые строки одной из частей поэмы «На берегу» напоминают «Воздушный корабль» М. Лермонтова (вольный перевод баллады И.-Х. Цедлица): «По синим волнам океана, за временем следя по часам, на мой огонёк одинокий стремится Джон Кеннеди сам…»

Пережив в юности, как многие его однокашники, увлечение поэзией 20-30-х годов, Ю. Ким включает в орбиту своей лихой литературной игры М. Светлова с его «Песней о Каховке», используя не только прямую цитату, но и размер, которым написана «Каховка», – амфибрахий: «Учися, дружок, не за страх, а за совесть! Лети, наша песня, лети! Мы мирные дети, но наш бронепоезд стоит на запасном пути!» («Отцы и дети»).

А. Дидуров и Ю. Ким, 1997 г.