В Иродовой Бездне. Книга 4

— Отче, прославь имя Твое! — молился Лева, тяжело опустившись на табуретку.

Глава 15. Испытание (В карцере)

«Господь испытывает праведного, а нечестивого и любящего насилие ненавидит душа Его».

Псал. 10, ст.5.

Весь день его не беспокоили. Когда настало время спать, в карцер втащили какую-то деревянную дверь, на которой он имел право улечься спать.

— Господи, дай мне отдохнуть! — молился Лева. — Ты испытываешь мою веру, Ты допустил всю эту горечь, голод и холод: но одно прошу: дай прославить имя Твое! Стал думать о жене, о матери, как они там, что приходится им переживать, как растет маленький сын Павлик… Ничего, ничего не известно. Проходят недели, месяцы в том же городе, и я совершенно отрезан от всего.

— Господи, помоги! Только он начал задремывать, как отворилась дверь и его вызвали на допрос.

— Ну, как вам нравятся новые палаты? — спросил следователь. — Достукались! Лева молчал.

Опять допросы, опять и опять. Но «кто крестил чапаевскую молодежь», больше его не спрашивали.

Наконец его отпустили, и он опять в карцере. Опять сжался в комок, чтобы не мерзнуть, и постарался задремать. Но только задремал, опять отворилась дверь и его снова повели на допрос. Вот и утро. Следователю по телефону кто-то звонит. — Сейчас, сейчас поеду домой. Не беспокойся! — отвечает он. Леву уводят вниз, в карцер. Он ложится на доски, пытается, задремать. Следователь уехал домой после «самоотверженной» трудовой ночи. Его ожидает уют семьи, тепло, хорошая, сытная пища. Он «достойный труженик», а Лева — преступник и к тому же ведущий себя из рук вон плохо.

Только Лева забылся, как подъем, отобрали деревянную дверь. Нужно целый день ходить, сидеть. Утром выдали триста граммов хлеба, кружку воды. Эти триста граммов Лева аккуратно разделил на три части: одну для утра, другую в обед, третью вечером. Обыски велись и в карцере, и когда у него в кармане обнаруживали хлеб, конвой удивлялся:

— Какой ты расчетливый! Делишь, а ведь все сразу съедают… На третий день ему дали горячую баланду. О, как приятна она! Была ночь, когда его допрашивали одновременно Снежкин и Тартаковский вместе. Вопрос был поставлен перед ним один:

— Расскажите о методах, какими вы вовлекаете молодежь в свое вероисповедание.

Лева отвечал, что самое главное, это молитва за гибнущих грешников. Но молитва их совершенно не интересовала. Их интересовало, по существу, второстепенное: экскурсии, поездки за Волгу с молодежью, домашние часы с участием молодежи и проч. Этому они придавали гораздо больше значения, чем молитве.

…С Левой начало твориться что-то неладное: он говорил и тут же забывал, что сказал. Память ослабла, он чувствовал себя как отравленный. Снежкин посмотрел на него и сказал:

— Спать, спать, вам нужно спать!

Они прекратили допрос и опять спустили Леву в карцер. На этот раз он несколько подремал на своей деревянной двери, потом опять допросы, допросы…

— Слушайте, а чего бы вы хотели поесть? — дружелюбно спросил его Тартаковский.

— Мяса, вот так поджаренного мяса, — сказал Лева.

Лева знал из лекций по физиологии, что мясо быстро активизирует жизненные процессы. И, быстро усваиваясь, может поддержать слабеющие силы.

На следующую ночь, когда Леву снова вызвали, на столе у следователя лежала передача, принесенная с разрешения Тартаковского для Левы. Тут были и свежие яблоки, и булочки, и сладкие пирожки, и поджаренное мясо.

— Ну, начнем с допроса, — сказал следователь. — Сегодня я перед вами ставлю вопрос: с какой целью вы совершали большие поездки в Уфу, Стерлитамак, Оренбург, Сорочинск, и притом не один, а с молодежью?

Лева отвечал, что посещать верующих для него было большой радостью, и если в каникулы студенты ездят на курорты, то он, будучи верующим, отдавал все дни для Христа, чтобы прославлять имя Его.

— Ну, ладно, покушайте вот немного мясца…

Лева стал жевать поджаренное мясо, и стоило ему съесть совсем немного, как приятная теплота, начиная от пальцев рук, постепенно охватила его застывшее, коченеющее тело. Он словно согрелся.

— Вот вам яблочко, — протянул следователь, — кушайте! А теперь будем продолжать допрос.

Если бы Лева вовсе не знал физиологии, не знал опытов академика Павлова, то он мог бы подумать, что следователь очень добр. Но он смотрел на всю эту процедуру глазами физиолога. Он понимал, что следователь обращается с ним, только как с подопытной собакой, у которой создают обстановку и вкусно кормят для того, чтобы получить нужные навыки-рефлексы. Так и сейчас следователь угощает, чтобы получить от Левы антисоветские признания или, больше того, полное раскаяние в том, что он верит в Бога. Вся эта «гуманность» в этих застенках была шита белыми нитками.