В излучине Дона

Разведывательные донесения стали традиционными. Вот и опять сообщается: замечено оживленное движение в тылу противника, к фронту идут машины с людьми и техникой. Исполняющий обязанности командира 28-го танкового корпуса полковник Пошкус отдает распоряжение подготовиться к обороне.

Всю ночь пехота роет траншеи в рост человека, танкисты закапывают боевые машины, саперы минируют танкоопасные направления. Вперед выдвигаются усиленные посты наблюдения. Из тыла подвозятся дополнительные запасы горючего и боеприпасов.

Мельникову Кохреидзе подбросил несколько машин. Теперь их в батальоне двенадцать. Но половину я забираю в свой подвижной резерв.

День 6 августа начинается с тревожного ожидания. Время идет, а противник активности не проявляет. Лишь изредка делает артиллерийские налеты, которые, впрочем, урона нам не причиняют. Даже вражеские бомбардировщики не появляются. В воздухе только долго висят две «рамы». Они кружат над нашими боевыми порядками, заглядывают в тылы, наведываются к соседям.

Тишина напоминает предгрозовую. Это чувствуют все, и люди по-особенному серьезны, сосредоточенны.

В полдень из штаба корпуса получаю приказание: командование мотострелковой бригадой передать ее прежнему командиру, а самому вернуться к исполнению своих основных обязанностей.

Спешу сообщить эту приятную новость Хорошеву. И откровенно и искренне доволен за него и поздравляю.

— Ну, чего там, — с грубоватой сердечностью отвечает Петр Иванович. Он сразу оживляется, а просиявшие глаза его выдают радость.

Подполковник стряхивает с одежды приставшие травинки, поправляет фуражку и твердым шагом направляется к телефонисту.

— Ну-ка, вызови второго…

Мне уже тут делать нечего. Спускаюсь в балку, где расположен штаб пятьдесят пятой:

— Собирайтесь. Идем на старое место.

Грудзинский сразу же отдает необходимые распоряжения, и через несколько минут мы снимаемся с места.

По пути внезапно налетает невесть откуда взявшаяся тройка «юнкерсов». Спрятаться некуда, и мы ложимся прямо кто где оказался. Бомба падает совсем рядом. Но обошлось сравнительно благополучно — нас засыпало землей, а автоматчика из взвода охраны отбросило взрывной волной. Когда пришел в себя, оказалось, он потерял слух.

На лице бойца написан испуг. Он открыл рот, с недоумением осматривается вокруг и ничего не может понять. Потом молча показывает на свои уши.

— Ничего, — говорю я и тоже жестом показываю, что это, мол, контузия от взрывной волны. — Пройдет.

Автоматчик понимающе кивает головой.

Наконец добираемся к себе. Грудзинский принимается за свои дела, я ухожу к Мельникову, а Прохорович — в мотострелково-пулеметный батальон Суха.

Капитана Мельникова застаю за бритьем. Он макает мыло в чашку с водой, натирает им щеку, а затем скребет бритвой, смотрясь в маленькое карманное зеркальце.

Увидев меня, комбат поспешно вытирается полотенцем.

— Брейся, брейся, — говорю ему. — Не горит.

— А я уже кончил.

— Ну, если так, тогда пойдем. Хочу посмотреть, как твои танкисты расположились.

До танков не дошли. Нас догнал посыльный из корпуса. Через него Пошкус приказал, чтобы я передал батальон Суха в оперативное подчинение командиру 32-й мотострелковой бригады. Из этого я понял: комкора особенно беспокоит участок Хорошева.

Возвращаюсь на КП Мельникова, от него звоню Суху. Получив распоряжение, Иван Акимович тяжело вздыхает:

— Как думаете, товарищ полковник, полезут фашисты завтра?

— Это увидим завтра. А к встрече готовься сегодня. Держи со мной связь…

После осмотра танковых позиций возвращаюсь на свой НП.

Грудзинский вынимает из сумки стопку бумаг, подает мне:

— Наградные материалы. Прошу подписать, пока время есть.

Ухожу на пригорок, где спокойнее работать. Отсюда хороший обзор. Видна полого поднимающаяся к северо-западу равнина, метрах в пятистах — окопы батальона Суха, на его флангах — врытые в землю танки. За ними — ровная местность, поросшая высокой травой. Там наше боевое охранение. Еще дальше — противник. Его позиций не видно, их выдают лишь легкие дымки. Туда изредка летят наши мины. В тылу мотострелково-пулеметного батальона резервные танки. Они тоже врыты в землю и тщательно замаскированы.

Устраиваюсь поудобнее и начинаю читать списки. На листах фамилии танкистов, пехотинцев, минометчиков, артиллеристов, санитаров, шоферов, политработников и командиров. Есть знакомые, есть и такие, о которых впервые узнаю из описания их подвигов. Читаю внимательно, делаю поправки. Малейшая описка, неточность может незаслуженно возвысить одного человека и обидеть другого.

Подходит Прохорович. Чтобы ускорить работу, подаю ему часть материала. Он присаживается рядом. Несколько минут читает молча, потом обращается ко мне:

— Знаешь, комбриг, какие скромные, незаметные и вместе с тем мужественные люди у нас в бригаде. Вот я сейчас такого встретил на медпункте.