В излучине Дона

На запыленном мотоцикле подкатывает офицер связи. Протягивает плотный лист бумаги. Я разворачиваю его и с минуту тупо смотрю на карандашные строчки.

— Что такое? — тревожится Прохорович.

Я молча передаю ему листок и глухо говорю телефонисту:

— Мельникова ко мне! Быстро!

В тяжелом молчании поджидаем комбата. Он появляется минут через десять.

— Капитан, — говорю ему, — немедленно снимай танки и — в тридцать девятую бригаду.

— Как? Все танки? — удивляется Мельников. Он растерян, и во всей фигуре какая-то беспомощность.

— Да, все! Даже мой командирский!

Пошкус велит передать Мирводе все танки бригады, а самого Мирводу с машинами вызывает в район штаба корпуса. Что-то там произошло, и, должно быть, серьезное.

Прошу Грудзинского связаться с корпусом. Тот уходит к радистам.

Мельников, распорядившись выслать танки, возвращается на КП. Уже далеко за полдень. Молчим и смотрим, как наши боевые машины одна за другой скрываются из виду.

С уходом их бригады как боевой части фактически нет. Что у нас осталось? Батальон Суха подчинен Хорошеву. В нашем распоряжении только полсотни разведчиков, несколько десятков бойцов роты управления и специальные подразделения, обслуживающие штаб.

— Что будем делать? — прерывает тягостное молчание Прохорович.

— Сейчас узнаем.

Возвращается Грудзинский. По лицу его догадываюсь, что ничего утешительного не услышу.

— Связи с корпусом нет, — говорит он и присаживается рядом. — Я приказал радистам продолжать вызов…

Доклад Витольда Викентьевича прерывает возглас наблюдателя:

— Опять танки пошли!

Вскакиваем все сразу и беремся за бинокли. Да, танки, десятка полтора.

«Только бы не на батальон Суха, — думаю я. — Батареи нет, а теперь и фланги его вовсе оголены».

Вначале можно было предположить, что танки пойдут на фланг 32-й бригады, но они, пройдя метров триста, вдруг повернули.

— Эх! — вырывается у Мельникова. — Прямо на Ивана Акимовича…

Я бегу к телефону, прошу вызвать старшего лейтенанта и кричу ему:

— Сух, танки идут на тебя!

— Вижу, — отвечает комбат. — Мы подготовились их встретить.

— Учти, тридцатьчетверок у тебя на флангах уже нет.

— Известно.

— Ну держись, дорогой!

Опять взбираюсь на высотку. Бинокля уже не требуется, и так хорошо видно. Танки двигаются осторожно, — видно, молчание обороны смущает врага, — но приближаются и приближаются к окопам батальона.

Мысленно представляю, как изготовились бойцы. Суховцы — народ обстрелянный, и все же тревожно за них. Знают, что прикрытия нет, и могут дрогнуть. Тогда всему конец.

Нервы напряжены до предела. Танки подошли совсем близко. Но что это? Головной дергается и останавливается. Второй круто разворачивается, описывает вокруг своей оси почти полный круг и тоже застывает.

— Гусеницу перебили! — кричит Мельников.

Откуда так бьют? Веду биноклем и упираюсь взглядом в боковой окоп. Теперь все понятно. Там устроились расчеты противотанковых ружей.

Останавливается еще один вражеский танк. Остальные продолжают под углом двигаться дальше. Но вот пять машин сворачивают и, прибавив скорость, несутся на пэтээровцев. Мелькают вспышки на концах орудийных стволов.

Теперь все зависит от выдержки бойцов. И они оказались стойкими, подпустили танки метров на тридцать и забросали бутылками с горючей жидкостью и связками гранат. Вспыхивает одна, за ней другая машина. Три другие, не замедляя хода, разворачиваются и скрываются за холмом.

Пехота остается без прикрытия и, неся потери от стрелкового огня, спешит уйти. Вскоре повертывает вспять и другая группа танков.

Я бросаюсь к телефону. Сух возбужденным от радости голосом докладывает:

— Видели, товарищ комбриг? Это пэтээровцы постарались и истребители, засевшие в боковом окопе. Во главе группы секретарь партбюро батальона старший политрук Затолока. Отчаянный человек…

Левее, в той стороне, где обороняется 399-я стрелковая дивизия, стоит неумолкающий гул артиллерийской канонады. Похоже, что стрельба постепенно перемещается по направлению к нашему тылу. Неужели противник прорвался? Ведь неспроста Пошкус снял наши танки и батарею. Тогда надо готовиться к худшему, возможно и окружение.

Вызываю командира роты управления Александра Петрова:

— Товарищ лейтенант, позаботься всех находящихся на КП вооружить автоматами, гранатами, бутылками с горючей смесью.

— Есть, — отвечает Петров и понимающе кивает головой.

Из ближнего оврага показывается группа танкистов я, понуро ступая, подходит к моей палатке. Это комиссар, адъютант батальона, ординарцы да человек шесть из экипажей, лишившихся машин.

— Все, что у меня осталось, — говорит Мельников. — Куда прикажете?

— Пока пусть остаются здесь, а там видно будет.

Петров приносит оружие, диски к автоматам, гранаты.

— Им тоже, — говорю я и показываю на танкистов.

Возвращается Грудзинский.

— Корпус все не отвечает.

— Продолжайте вызывать.

Снова появляется авиация. Бомбы обрушиваются на позиции батальона. Минут пятнадцать там стоит непрерывный грохот, густая пыль заволакивает окопы.

После «юнкерсов» вновь ползут танки. Теперь их больше — два десятка.

Звонит Сух:

— Товарищ полковник, у нас большие потери от бомбежки…