В Израиль и обратно. Путешествие во времени и пространстве.

Школа была нищенская, в одном помещении сидели ребятишки всех возрастов, уровень образования был более чем скромным, но чтению и письму обучали. Каждый учебный день начинался с молитвы. Освальд принимал в ней участие. Собственно говоря, это было первое соприкосновение мальчика с христианством. Оно прошло для него незамеченным. Позднее, в положенные тринадцать лет, Освальд, как и его брат Лео, прошли Бар-Мицву, еврейский обряд, знаменующий собой совершеннолетие. Это было событие рутинное, обязательное для еврейских семей, и также входило в еврейскую традицию.

Очень многие друзья Руфайзена, познакомившиеся с ним во времена его увлечения сионизмом, отзывались о нем как о человеке исключительно доброжелательном и сердечном, но совершенно нерелигиозном. Сам же Даниэль, вспоминая о своем детстве, говорил (цит. по Нехаме Тэк):

Я не был набожным евреем, но я был глубоко религиозен. По-детски искренне я пытался найти правду. Когда мне было около восьми лет, я начал молиться Богу, прося помочь мне встретить очень мудрого человека, который смог бы научить меня правде… Я думаю, что я был религиозен не как ортодоксальный иудей, а в другом, духовном смысле этого слова…

Чрезвычайно важное замечание — его делает Даниэль уже в старости: он противопоставляет ортодоксальную еврейскую религиозность какой-то другой, более духовной — ее он будет искать многие годы. Первая молитва, которую он осознанно произносит в восьмилетнем возрасте,— о мудром учителе, обладающем ключами правды.

А мальчик был действительно блестящих способностей, и родители прекрасно понимали, что в деревенской школе ему делать нечего. В возрасте семи с половиной лет его забирает тетка, живущая в соседнем городе, и его определяют в еврейскую школу. Школа эта была исключительной — в Восточной Польше ничего подобного не было. Это был последний отголосок австро-венгерской концепции ассимиляции еврейского населения. Во-первых, школа была светского, а не религиозного характера, во-вторых, преподавание велось на немецком языке. Собственно говоря, еврейской она считалась по той причине, что содержалась эта школа евреями и большинство преподавателей были евреями.

В те времена было исключительно важным, на каком языке шло преподавание. Немецкое образование ценилось выше польского, не говоря уже о языках идиш или древнееврейском, на которых велось преподавание в еврейских школах. Видимо, сама судьба позаботилась о еврейском мальчике, который, несмотря на свои выдающиеся лингвистические способности, практически не знал языка идиш: в речи его абсолютно не было еврейского акцента. Он был немецко-польский билингва, акцент же, когда он говорил на языках иностранных, был явственно польским.

За четыре года он закончил начальную школу и поступил в Государственную школу Йозефа Пилсудского. Со школой ему опять повезло. Она считалась лучшей в городе, и еврейских детей туда принимали. Преподавание общеобразовательных дисциплин велось на польском языке, католики и евреи разделялись только для проведения уроков по религиозным дисциплинам.

Евреи в школе были в убедительном меньшинстве. Отношения между христианскими и еврейскими детьми были вполне отчужденными, хотя время от времени происходили и столкновения. Любопытно, что классы в школе разделялись на подгруппы в зависимости от уровня учеников. Освальд и его брат попали в лучшую подгруппу. Отношения у Освальда с одноклассниками были теплыми. Возможно, что это мое личное заблуждение, но мне всегда казалось, что антисемитизм находится в прямой зависимости от культурного и интеллектуального уровня: в группе, где учился Освальд, были дети из самых культурных польских семей города. Так или иначе, ни Освальду, ни его двоюродному брату не приходилось драться, защищая свое мальчишеское достоинство. К тому же Освальд вообще не дрался — это было не в его характере. Надо заметить, что родной брат Освальда, Арье, тоже не чувствовал антисемитизма. Первое соприкосновение с этой темой произошло, когда его не приняли в группу скаутов как еврея.

Освальд, пожалуй, столкнулся с антисемитизмом еще позже. У него были приятели-поляки. Правда, близких друзей среди поляков в то время у него не было. Зато один из его польских приятелей, сын польского офицера-кавалериста, сам того не ведая, сослужил ему незабываемую службу. Отец его, полковник польской армии, держал манеж, и в этом манеже Освальд вместе со своими одноклассниками дважды в неделю занимался верховой ездой. Занятие это, сугубо нееврейское, чрезвычайно нравилось Освальду, и он несколько лет практиковался в этом аристократическом спорте. Прошу обратить внимание!